– Почему ты его так зовешь? – Мишка тут же ухватился за возможность получения новой информации.
– Его так… – Волхв, пыхтя, изо всех сил растирал себе ноги, – один человек назвал… перед смертью. Провидцем был. Предрек, что если Корзень со Славомиром схлестнутся…
– Не со Славомиром! – напористо перебил Мишка. – Он другое имя назвал! В Перуновом братстве у всех иные имена, так же как у Корнея – Корзень. Так и у Славомира…
– Ты!.. – Волхв отшатнулся к стенке сарая, и на лице его вновь проступила ненависть. – Ты кто такой?
– У Нинеи спросишь. Но она вряд ли скажет. – Мишка на всякий случай извлек из ножен кинжал и демонстративно подбросил его несколько раз. – Поднимайся и пошли, на ходу быстрее разомнешься.
До лаза в тыне добрались без приключений, волхв на непослушных ногах двигался даже медленнее, чем Мишка на костылях. Уже выбравшись наружу и окончательно поверив в освобождение, он вдруг обернулся и обратился к Мишке:
– Эй, парень! Кукле под одежку напихай чего-нибудь, как будто беременная, и… на-ка вот, Татьяна узнает. – В руке у волхва неизвестно откуда появилась толстая бронзовая игла, тупой конец которой был изготовлен в виде головы языческого идола. – Сначала вытащи, потом обломи или перекуси клещами. Так правильно будет. От кого Нинее поклон-то передать?
– От Михаилы.
– А по-нашему тебя как?
– Ждан. Только она меня все равно Михайлой зовет. Скажи: скоро навещу, только нога подживет.
* * *
– Михайла! Михайла! – опять прервал Мишкины воспоминания голос старосты Аристарха. – Да что ты сегодня сонный такой? Очнись! Слышишь, о чем спрашивают?
– О чем, Аристарх Семеныч?
– Ну совсем сомлел. Самому-то отцу Михаилу грамота была? Он же на порог прислугу не пустит, мол, нельзя чернецу.
– Была, – отрапортовал Мишка. – С пастырским увещеванием и разрешением от некоторых монашеских обетов до того времени, как выздоровеет.
– Ага. Ну тогда ладно. А почему грамоты с тобой передали, а не с Корнеем Агеичем?
– А про отца Михайла секретарь епископа почему-то меня расспрашивал. И еще один монах – Феофан. Он-то мне грамоты и передал, а почему мне – не знаю.
– Ладно, с этим решили. – Староста обвел глазами собравшихся. – Вроде бы все или еще о чем-то забыли?
– Забыли! – выступил вперед десятник Пимен. – Ты сам намедни обещал.
– И охота тебе, Пима, впустую время тратить! – не очень настойчиво попытался возразить староста.
– Не впустую! Дело важное, и от него благополучие всех нас зависит!
– Так, слушайте. – Аристарх повысил голос. – Десятник Пимен и с ним еще… Пимен, сколько вас?
– Еще семнадцать.
– Десятник Пимен и с ним еще семнадцать человек предлагают… как бы это… да ну тебя, Пимка, сам рассказывай!
– Я – десятник четвертого десятка, обозный старшина Бурей и еще шестнадцать человек – все достойные мужи и бывалые воины, а также крепкие хозяева – хотим, чтобы вы задумались над тем, что сотня наша слабеет, – начал торжественным голосом Пимен. – Сами сегодня убедились: полных десятков у нас только три, двух десятков нет вообще, еще один докатился до такого позора, что и говорить противно. Трое десятников остались без ратников, а это значит, что и еще трех десятков у нас нет. Терпеть такое дальше нельзя, с этим, я думаю, и сотник наш согласен. Так, Корней Агеич?
– Беды наши любой перечислить может, – отозвался Корней. – Что предлагаешь-то?
– Но с перечисленным ты согласен?
– Согласен.
– Теперь еще одно, – продолжил Пимен. – Опять же сегодня вы все убедились: в селе тесно, тын обветшал, надо расширяться…
Кто-то из ратников перебил:
– Так решили же: после Велесова дня, как с жатвой управимся…
– Слыхали? – Пимен повысил голос. – Даже и сроки назначаем, как язычники! Нет чтобы сказать: после дня поминовения благоверных мучеников Бориса и Глеба! Нас для чего сюда прислали больше ста лет назад? Свет христианской веры во тьму языческую нести! А мы что? Дошло до того, что епископ туровский нас в небрежении упрекает! Так вот, Корней Агеич, – Пимен обернулся к сотнику, – тебя князь над нами снова поставил. С этим не спорим – князю виднее, но что ты со всем этим делать собираешься?
– С чем «с этим»? – Голос деда был холоден как лед.
– Повторю еще раз, мне нетрудно. – Пимен обернулся к своим сторонникам, словно ища поддержки, и Мишка понял, что чувствует себя десятник вовсе не так уверенно, как хочет показать. Тем не менее говорить он продолжил вполне бойко: – Ратная сила уменьшается, жилье и крепость наша ветшает, вера православная ослабевает. Так и будет дальше или ты как-то все это исправлять собираешься? Если собираешься, то как?
– А сам что-нибудь предложить можешь? Или только беды перечислять способен? – Дед в точности повторил свой предыдущий вопрос, только слова местами поменял.
– Могу. – Пимен снова оглянулся на свой десяток. – Для пополнения воинской силы – звать воинов со стороны. Для содержания в порядке села – допускать на сход всех мужей, имеющих в селе свое хозяйство, а не только ратников. Для укрепления веры – не селить язычников внутри села, а построить посад за тыном.
– Все? – Голос деда по-прежнему был совершенно лишен эмоций.
– Все, Корней Агеич. Если можешь предложить что-то получше – говори, а если не можешь, тогда давай то, что я сказал, сделаем.
– Что скажете, честные мужи сотни ратнинской? – обратился дед ко всем собравшимся.
Шум, постепенно нараставший по мере того, как Пимен излагал свое мнение, грянул в полную силу. Дед спокойно сидел в седле, давая эмоциям выйти наружу в криках и спорах.
«Пимен абсолютно прав, по крайней мере в том, как он перечислил недостатки. Можно подумать, что он сдает зачет по управленческим патологиям.
Во-первых, десинхронизация. Необходимые решения недопустимо запаздывают: либо не принимаются вообще, либо дело затягивается.
Во-вторых, деструктуризация. Всего три полных десятка вместо десяти, как должно было бы быть. Плюс существенная часть мужского населения занимается чем угодно, только не основным делом – несением ратной службы.
В-третьих, дисфункция. Сотня фактически перестала исполнять ту роль, ту функцию, для которой, собственно, и была создана.
Все вместе – дезадаптация – неспособность адекватно реагировать на изменения обстановки и отвечать на вызовы времени.
Все признаки рефлексивного метода управления, когда способ разрешения очередной проблемы придумывается не в соответствии с какой-то концепцией, а «на ходу», после того, как событие уже произошло.
