«Тьфу, едрит твою… Ну скажите, ради бога, сэр, почему бабам нравятся именно вот такие прилизанные типы? Невооруженным же глазом видно, что дерьмо! Ох, я тебе, Спиридоша, портрет-то отрихтую, ласковый ты мой… Нет, нельзя мать расстраивать, а жаль.
Позвольте полюбопытствовать, сэр, а кто, собственно, в данный момент ревнует – вы или природный Лисовин? Подобное отношение к ухажерам незамужней матери более свойственно подростку, позвольте вам заметить! А в вашем возрасте, сэр… постыдились бы. Плевать! Не нравится мне этот тип, и все! Подросток ревнует, а я эту гниду насквозь вижу – полная гармония, едрена вошь. Матери, конечно, кайф обламывать не след, но…
Ничего, придумаем что-нибудь. Только бы он у гулящих девок какую-нибудь гадость не подцепил. Сифилис, слава богу, из Америки еще не привезли, но и без него добра хватает. – Интересно, Настена хоть триппер-то лечить умеет? Господи, о чем думаю! Ну, Спиридоша, чует мое сердце: добром мы с тобой не разойдемся».
Мишка, пока его не заметила мать, отшатнулся за угол и продолжил поиски сестер. Машка и Анька-младшая обнаружились быстро, но были заняты. Вернее, занята была Мария – давала с серьезным выражением лица какие-то хозяйственные указания немолодой холопке. Анька же топталась рядом, по-видимому горя желанием встрять в разговор, но не находя для этого повода.
Разговор, похоже, и правда был серьезный, поскольку немолодая женщина слушала Машку внимательно, и даже если и возражала, то делала это уважительно, а Машка с ней соглашалась, не чинясь. Деликатно дождавшись окончания разговора, Мишка подошел к сестрам:
– Здорово, сестренки! Ну вы вчера моих богатырей в самое сердце поразили! Прямо околдовали! Они аж с коней слезть забыли, так и сидели, разинув рот.
Непривычные к таким комплиментам девы зарделись. Сегодня они были «не при параде» – в обычных рубахах из беленого полотна и головных повязках, но обе от Мишкиных слов расцвели так, что было просто приятно посмотреть. Впрочем, языкастая Анька нашлась с ответом быстро.
– Тоже мне богатыри! Мальчишки прыщавые, было б кого околдовывать!
– Ну чем богаты, тем и рады. Извините, других нет. А рассказали бы вы мне новости, девоньки, а то я почти месяц в Ратном не был.
Мишка был уверен, что главной новостью будет Спиридон, но, к величайшему своему удивлению, ошибся. То ли девы очень уж добросовестно отнеслись к своим новым обязанностям, то ли мать спрашивала с них не за страх, а за совесть, но сначала пошли исключительно хозяйственные темы, из зон ответственности Анны и Марии.
Мишка узнал, что жилье до ума не доведено: бычьих пузырей для окон нет, полатей и лавок не хватает, из-за чего часть народу спит на полу. Крыши до конца не покрыты, холопские дети не присмотрены – двое уже, чего-то наевшись, маются животами, а один подцепил какую-то коросту и так далее, и тому подобное. Это все было из зоны ответственности Машки.
Анька же, на которую, надо понимать, взвалили дела кухонные, обогатила Мишку информацией о том, что хлеб кончается, неизвестно, хватит ли до нови, но крупы, овощей, мяса и рыбы пока хватает. Огороды старые вскопали, но этого теперь мало, а подходящих мест для разведения новых поблизости нет. Холопы жрут в три горла, не напасешься, да еще Мишкину ораву кормить…
Все это можно было слушать до бесконечности, поэтому Мишка, с трудом выбрав паузу в словесном потоке, поднял «неубиенную», с его точки зрения, тему – Спиридон.
Тема действительно оказалась благодатной. И умница, и красавец, и такой вежливый-обходительный! Такой веселый, столько занимательных историй знает! Одет всегда опрятно, красиво. О себе должное понятие имеет: вежлив, но не подобострастен. Везде-то он бывал: и в Курске, и в Киеве, и в Турове… И по второму кругу: а собой хорош, а слова какие приятные говорит! Мишка уже начал подумывать, как этот фонтан заткнуть, как вдруг прозвучало:
– А дед, зверюга, его чуть не убил!
– Как это? – удивленно спросил Мишка и был вознагражден душераздирающим повествованием о визите сотника Корнея на Княжий погост.
Были там у деда какие-то дела (какие именно, сестрам было неинтересно), а сделав их, дед с погостным боярином Федором так загуляли, в такое буйство впали, что ну прямо половецкий набег учинили. Вышибли в боярском тереме две двери, разогнали прислугу, поломали в щепки мебель, лестницу, перила на крыльце и дедову деревянную ногу.
Новых ног погостный плотник сделал аж пять штук, но дед их все каждый раз браковал, и пьянка продолжалась дальше. Приехавший на Княжий погост Спиридон обнаружил следующую картину. Из-за забора боярского подворья в пять голосов, на всю улицу, гремел холопский хор, исполнявший песни похабного содержания, сам погостный боярин, стоя на карачках возле курятника, непонятно зачем шуровал внутри просунутой в щель жердью. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в курятнике, словно петух, сидит на шестке совершенно несчастный погостный писарь, а под ним мечутся две напрочь рассвирепевшие свиньи, чью ярость боярин Федор упомянутой жердью и стимулировал.
Воевода же погорынский граф Корней Агеич прямо посреди двора принимал ванну в конском корыте, одновременно дирижируя холопским хором, держа в руке вместо дирижерской палочки один из забракованных протезов. Этот же протез он запускал в голову каждому, кто по любопытству или за иной надобностью заглядывал на боярское подворье.
Недостатка в боеприпасах Корней не испытывал, так как один из певцов тут же приносил выпущенный дедом снаряд обратно, а рядом с корытом лежали еще четыре штуки. Таким-то образом заглянувший на подворье Спиридон тоже огреб деревянной ногой, слава богу, не по голове.
Зацепившись за тему членовредительства, девы перешли к ратнинским новостям. В их изложении потери среди населения села имели прямо-таки фронтовую тяжесть. Ероха с Пашкой подрались так, что пришлось звать лекарку Настену. Матвей, державший орущего Ероху, пока Настена вправляла тому вывихнутое плечо, перестарался и чуть не свернул пациенту шею. Потом Пашке вправляли сломанный в драке нос, а тот плевался кровью, кричал, что Ероха у него землю жрать будет, и мешал Настене работать, пока Матвей не дал ему в ухо.
«Ну дает Мотька, всенепременно хирургом станет!»
Дальше – больше. Пентюха лягнула лошадь, он теперь лежит дома, а поле его остается непаханым, потому что никто ему помогать не хочет. На пасеке, куда дед поселил одну холопскую семью, пчелы чуть ли не насмерть зажалили маленького ребенка. Тетка Аграфена родила аж тройню и чуть не померла от натуги. Вдовая тетка Алена застала своего хахаля с другой бабой и гнала мужика поленом без штанов до самого колодца, где, забыв про ветреного обожателя, сцепилась с бабами, неосторожно прокомментировавшими вслух вопиющую разницу в габаритах Алены и ее предмета любви. Результат – многочисленные поверхностные ранения у баб и сотрясение мозга средней тяжести у любвеобильного ратника из десятка Фомы.
«Пусть благодарит Бога, что жив остался: тетка Алена – это серьезно».
