Постепенно положение стабилизировалось. Немому дважды удавалось подняться на колени, но его опять валили на пол, и, наконец, вся эта куча-мала закатилась под стол, которым был прижат в углу дед. Борьба продолжалась и там, отдавливая деду единственную уцелевшую ногу, а он ругался последними словами и вслепую шуровал под столом палкой, тыкая ей сам не зная в кого.
Алексей же успешно отражал все попытки ребят подняться вслед за ним по лестнице, удачно прятался от выстрелов снизу и, кажется, готовился перейти в контратаку.
Мишка подхватил тяжеленную лавку, крикнул, чтобы ему помогли (помощники тут же нашлись), и попер вверх по лестнице, угрожая Алексею торцом лавки, как тараном. Алексей от «тарана» увернулся, крепко огрел Мишку палкой по шлему, и тут на нового наставника «Младшей стражи» сзади обрушились пятеро ребят, пролезшие через дыру в крыше. Всё: верхние и нижние «курсанты», Алексей и злополучная лавка – сплелось в один орущий, визжащий и громыхающий по ступенькам ком и выкатилось с лестницы в горницу.
После этого мир наступил сам собой – без чьей-либо команды. Первым из груды тел поднялся Алексей. Сплюнув кровью, он сильно хромая, дошел до стоящего у стены сундука и с тяжелым вздохом опустился на него потирая ладонью ушибленное колено. Потом из-под стола полезли, как тараканы, крепко помятые Немым «курсанты».
Немой ползаньем себя утруждать не стал, а поднялся на ноги, вздымая спиной тяжеленный стол из толстых сосновых плах. Тяжесть его интересовала мало, потому что все внимание он сосредоточил на ощупывании синеющего прямо на глазах носа. Кто и когда умудрился содрать у него с головы шлем, было совершенно непонятно.
Дед, наоборот, не поднялся, а со стоном сполз по стене, стащил с потной головы шлем и сиплым голосом подвел итог экзамену:
– Едрена… Ох! матрена. Кхе… Уй! Одними деревяшками… Ох, тудыть тебя… Одними деревяшками чуть не поубивали. Мих… Ой! Михайла, убитые есть?
– Я убитый! – мрачно поведал кто-то из учеников воинской школы.
– Ну и молчи… Ох! Коли ты убитый, – приказал дед. – До чего нынче… Уй, едрена-матрена! До чего нынче покойник разговорчивый пошел… Михайла, ты где?
– Шжешь! – отозвался Мишка. Подбородочный ремень шлема каким-то образом переместился со своего штатного места под нижней челюстью и вделся Мишке в рот наподобие уздечки. – Фуф я, фефа!
– Вставай, фефа! Народ… Ох! Народ по кускам собирать будем.
– Угу, – ответил Мишка, но сказать, даже с ремнем во рту, было легче, чем сделать. Сдвинувшийся на затылок шлем потащил за собой пристегнутую к полумаске бармицу, она закрыла глаза, и Мишка совершенно ничего не видел. Лежал он очень неудобно – лицом вниз, животом и ногами на нижних ступеньках лестницы. Сверху давило что-то тяжелое и жесткое. Мишка пошевелился, и с его спины свалилась лавка, с которой он атаковал Алексея. Сразу стало легче, сдвинув шлем на место, Мишка наконец-то прозрел и смог вытолкнуть подбородочный ремень изо рта.
«М-да, сэр! Как писал классик:
И отступили басурманы,
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать».
– Михайла! – Голос у деда стал несколько более бодрым, и он перестал охать. – Да куда ты провалился-то?
– Здесь я, здесь! – Мишка сполз с лестницы, стал на четвереньки, потом, держась за стену, поднялся на ноги. – Десятники! Доложить о потерях!
– Слушаюсь, господин старшина! – откуда-то из-под лестницы отозвался Дмитрий. – А ну! Все, кто может, встать!
По горнице пошло шевеление, один за другим «курсанты» со стонами и оханьем начали подниматься на ноги. На полу осталось четыре тела.
– Господин старшина, в строю семнадцать, не могут встать четверо!
– Я тоже могу! – раздался из угла голос Иоанна. – Только мне наставник Алексей сундуком штаны прищемил.
– Господин старшина, в строю восемнадцать! – тут же поправился Дмитрий.
– Ишь ты шустрый какой! – отозвался дед. – Да из твоих восемнадцати половина еле на ногах держится!
– Раз стоят, значит, в строю! – не согласился Мишка. – Господин сотник, учение закончено, разреши получить замечания!
– Замечания ему, – проворчал в ответ дед. – И так чуть вторую ногу не оторвали, поганцы. – По голосу чувствовалось, что дед ворчит только для порядка, а на самом деле доволен. – Андрюха, чего с носом-то? Я там под столом на что-то хрупкое наступил. Не на твой клюв, часом?
* * *
Собаки постепенно угомонились, хотя то тут, то там время от времени все же раздавалось гавканье. Иногда его подхватывали соседские собаки, иногда нет, видимо, надоело, да и время было самое сонное – предутреннее. В облаках образовался широкий разрыв, и луна, заметно переместившаяся к западу, светила вовсю. Потянул легкий ветерок, и Мишка вздохнул с облегчением – даже ночью в войлочном подкольчужнике было жарковато, июньские ночи теплые.
Снизу, из сарайчика, в котором сидел кто-то из «бабьего батальона», раздалось какое-то шебуршание. Напряженно вслушивающемуся в окружающие звуки Мишке оно показалось непозволительно громким.
– Девки, где не надо, чешут, – последовал едва слышный комментарий от кого-то из «спецназовцев».
– И где нельзя тоже… – отозвался его сосед.
На них тут же шикнули, чуть ли не громче, чем был сам шепот. Но комментарий, где-то на пределе слышимости, уже пошел гулять по крыше.
«С улицы наверняка не слышно, пускай повеселятся, все-таки хоть какая-то разрядка напряжения».
Эта составляющая формирующегося сленга «Младшей стражи» своим рождением была обязана самому Мишке.
* * *
В начале лета, сообразуясь с какими-то своими планами воспитания учеников воинской школы, дед с Алексеем устроили ребятам пеший марш-бросок. Весь май и несколько первых дней июня «Младшую стражу» одевали в доспех, одни «курсанты» уже более или менее привыкли к его тяжести и жару, другие только-только начали чувствовать на себе все эти «удовольствия».
Денек, как назло, выдался погожий, июньское солнышко припекало по-летнему, пот с ребят катил градом. Дед с Алексеем в одних рубахах и легких полотняных портках чувствовали себя прекрасно, тем более что ехали верхом, а «курсантам», уже отмахавшим скорым шагом больше двух верст по пыльной дороге на Выселки, впору было завыть.
Мишка всерьез опасался тепловых ударов и со злостью вспоминал годы службы в Советской армии. Тогда вот так же солдатики перли то вверх, то вниз по карпатским дорогам, а комбат капитан Шабардин ехал рядом на «уазике» и взбадривал личный состав смесью строевых команд и матерщины. Всего-то и разницы, что ЗДЕСЬ ребят терзали кольчуги и шлемы, а ТАМ – каски и противогазы.
Строй, несмотря на дедовы понукания, начал растягиваться, вот-вот должны были появиться отставшие, которых уже никакими силами не заставишь прибавить шагу. Картина до боли знакомая, но ТАМ Мишка, мысленно матеря начальство, топал в строю вместе со всеми, а ЗДЕСЬ шел сбоку колонны и сам, вслед за дедом, вынужден был покрикивать на подчиненных.
