– Уймись! – прикрикнул на него Алексей, сопроводив окрик увесистой затрещиной.
– А? – впервые за все время подал голос «язык».
– Ну вот, сокол ясный, все ты нашей боярыне и рассказал, что она знать хотела, – елейным голосом поведал Мишка. – Теперь тебя и в кузню вести не придется – незачем. Ты ведь и сам не хочешь, чтобы тебя каленым железом жгли да кости ломали? Ведь не хочешь же? А?
– Нет…
– Ну и не будем. Ты хоть понимаешь, что во владениях Великой волхвы находишься?
– У… у колдуньи?
– Для кого колдунья, а для кого светлая боярыня Гредислава Всеславна. Она тебя усыпила, душу вынула и побеседовала с ней. А ты, пока без души был, словно дитя малое, ничего не понимал, вон даже чуть не обделался.
– Как… душу?
– А вот так! Все, что надо, вызнала и обратно душу в тело вернула. Все! Ты нам больше не нужен, можешь идти на все четыре стороны.
Это был самый рискованный момент – пленник мог оказаться просто туповатым и действительно куда-нибудь пойти, раз отпускают. Алексей глянул на Мишку с некоторым сомнением, а Стерв остался совершенно спокойным, он-то в возможностях Нинеи не сомневался.
Пленник бестолково потоптался на месте, то озираясь, то опуская глаза вниз, и попросил:
– Боярин, мне бы по нужде…
– Потерпишь! – буркнул Алексей и, подыгрывая Мишке, добавил: – Сейчас до леса добежишь, там и делай, что захочешь.
Пленный, кажется, не внял объяснению и продолжал просительно смотреть на Мишку, тот решил немного подтолкнуть его мыслительный процесс:
– Домой-то сам доберешься? Дорогу через болото найдешь? Боярыня, правда, тебя не отпускала, но если что, вернет – сам обратно пришлепаешь.
Пленника наконец-то прорвало:
– Боярин! Не губи! Пропаду, не выберусь! – «Язык» затравленно огляделся. – Нельзя мне назад, смерть лютая ждет!
«Ну вот, то «не выберусь», то «нельзя назад», и где здесь логика? Нету логики, значит, клиент дозрел».
– Тебя как зовут-то, чудо заболотное?
– Уездом кличут.
«Ничего себе кликуха! Еще бы районом назвали или автономным округом».
– А во Христе?
На ответ Мишка не надеялся, спросил так – на всякий случай, но Уезд неожиданно ответил:
– Ионой крещен, только как же… у колд… у боярыни вашей нельзя, наверно?
– А там можно было?
– И там нельзя. Нас как привели, так сразу кресты поотнимали, требы класть велели отцу богов Сварогу.
– Привели? Откуда привели?
– Ой, боярин, не могу больше! Дозволь по нужде…
Мишка разрешающе кивнул, и Иона сиганул за угол недостроенного сруба, Стерв бдительно двинулся следом, а Алексей удовлетворенно констатировал:
– Все! Сломался! Начал говорить, теперь не остановится. Ты заметил, что он возвращаться боится?
– Заметил, только Нинею он не меньше боится, у него сейчас в голове настоящая каша, самое время допрашивать.
– Верно. А ты-то откуда… Ладно, я твоей матери обещал не выспрашивать, но… интересный ты парень, Михайла.
«Мать велела не выспрашивать? С чего бы это? А-а! Ей, наверно, Никифор поплакался, как его Нинея за излишнее любопытство «приласкала». Ну и ладненько, мне же проблем меньше».
– Ну так откуда вас привели?! – крикнул Мишка появившемуся из-за угла пленнику.
– Мы раньше на другом берегу Припяти жили – недалеко от Пинска, – затараторил тот на ходу. – Деревня большая была, Белянь называлась… Приехал боярин с дружиной, сказал, что нашу землю ему князь за верную службу пожаловал и мы ему теперь должны платить за то, что живем на его земле.
Иону явно понесло, теперь его не требовалось заставлять говорить, наоборот, как бы не пришлось останавливать.
– Я не знаю, как там старики и взрослые мужи решали, я-то еще совсем молодым был, но собрались уходить. Да! Там еще один был – Торопом звали. Он где-то пропадал несколько лет, а тут как раз появился и начал рассказывать, что есть за Припятью места, где никакой боярин не отыщет, земли там много и родит она хорошо. А еще слухи про моровое поветрие пошли, и Тороп все говорил, что от болезни надо уходить… В общем, ушли. На этом берегу Припяти еще несколько дней шли, а однажды, когда встали на ночлег, налетел боярин Журавль со своей дружиной. Никто и оглянуться не успел, мужчин всех повязали, тем, кто сопротивлялся, – по голове кистенем. А Журавль Торопу говорит: «Молодец, Торопка, знатную добычу мне привел». А тот кланяется, Иуда… Ну развели по разным селищам, стали жить.
– Значит, боярина твоего Журавлем зовут?
– Журавлем.
– И давно вы из-под Пинска ушли?
– Лет десять назад или одиннадцать – не упомню уже.
«Дед громил капище в тех местах лет тридцать назад, двенадцать лет назад куда-то туда ушли беглые холопы, причем болота еще не было, а был залитый водой лес».
– И чем же ты, Иона, занимался? На землепашца ты не похож, на ремесленника тоже.
– Извозом я занимаюсь. Как срок приходит, начинаю объезжать селища в своей округе. Тиуны к моему приезду сани или телеги готовят, я их в обоз собираю и веду в Крупницу, это село такое. Там выгружаемся, и обратно.
– Что, так весь год и ездишь?
– Ну не весь год, но раз восемь-девять приходится. То оброк собираю, то уголь.
«Ага, оброк!
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил,
И раб судьбу благословил.
Предшественник-то не чужд прогрессивных веяний».
– Смердов на воинское учение еще вожу, – продолжал Иона, – всякое бывает. Год на год не приходится.
– Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее, – прервал Иону Мишка. – Что за воинское учение?
– Всех годных каждую зиму два месяца учат пешему строю. Дают копье, секиру, щит и гоняют с утра до вечера.
– И много у боярина Журавля пешцев?
– Не знаю, со своей округи я две с половиной сотни привожу, а сколько еще с других мест собирают, мне неведомо.
Мишка многозначительно глянул на Алексея, тот кивнул, а Стерв неожиданно встрял с вопросом:
– Ты сказал, что восемь или девять раз в год обоз собираешь. Что ж ты возишь?
– Я же сказал: оброк и людей на воинское учение.
– Это – два раза! – уперся Стерв. – А остальное?
– Оброк же за один раз не увезешь. Сначала хлеб обмолоченный. Потом, перед самой распутицей, а если не успеваем – по первопутку, то, что с огородов собрано и с леса взято – что насолили, насушили, закоптили, замочили. Зимой убоину и дичину, ближе к весне шкуры. Уголь возим – каждому селищу урок назначен, сколько угля надо нажечь. Еще на воинское учение…
