– Хорошо! Для ста шагов очень хорошо! Сейчас поближе подъедут… готовы? Справа по одному! Бей!!!
Получилось что-то вроде автоматной очереди на двадцать патронов, только частота выстрелов поменьше. Но ни одной автоматной очередью на две трети магазина не положить сразу десять человек, а опричники положили! Оставшихся четверых буквально смели налетевшие сбоку ратники Егора. Десятник второго десятка, не отнимешь, был настоящим «профи» – так угадать по времени! Отроки еще не сделали второго выстрела, а он уже разогнал свою пятерку в галоп и ударил как раз в тот момент, когда на левом фланге щелкнул последний самострел.
– Молодцы! Прекрасно стреля…
– Пешцы!!!
Мишка торопливо обернулся и увидел, что пешие журавлевцы вышли из ворот Яруги и, сломав строй, бегут к отрокам. Вернее, бежали. Видимо, по предварительному уговору, они начали атаку одновременно с конниками, но для того, чтобы пробежать около трехсот метров с тяжелым щитом, рогатиной и в долгополом стеганом доспехе, нужно минуты полторы-две, а то и больше. Не успели, а увидев почти мгновенное уничтожение конного отряда, в растерянности остановились.
И тут Мишка убедился, что выражение: «В Средние века на полях сражений царила рыцарская конница» – не измышления кабинетных теоретиков, а истинная правда. Покончив с конными, ратники Егора принялись за пеших.
Те, кто пытался сопротивляться, умирали, те, кто пытался бежать, тоже умирали. И те и другие – быстро и неотвратимо. Не спасали ни здоровенные щиты, ни выставленные навстречу всадникам рогатины. Копья уже сломаны или оставлены в телах врагов, в ход пошли мечи. Ратники, не обращая внимания на одиночек, кидаются туда, где несколько пеших, собравшись вместе, пытаются образовать хоть какое-то подобие строя и отойти в Яруге в порядке. Полегла под мечами одна такая группа, вторая… все – пехота превратилась в охваченную паникой толпу.
Мишка почувствовал толчок в плечо, оглянулся – стоящий позади Немой указал сначала на бегущих журавлевцев, потом на коней отроков.
– Стража, по коням!!! Степан, заходи справа! Первый десяток, за мной! Окружай, не давай в весь уйти! В кнуты их!!!
Впереди спина бегущего пешца, бросившего щит и рогатину, пытающегося на ходу скинуть с себя стеганку. Железное жало кнута вспарывает стеганый доспех на спине, до тела, кажется, не достает, но журавлевец падает. Трое успевают сдвинуть щиты и выставить лезвия рогатин. Бросок коня в сторону, щелчок кнута – жало проскакивает между железными полосами на шапке ближнего пешца и пробивает кожаную основу. Мужик вскрикивает, но что с ним происходит потом, неизвестно – конь проносит мимо. Ворота Яруги – в конце улицы спины убегающих, гнаться нет смысла, разворот, удар кнута прямо в лицо набегающему пешцу. И… все! Одни пешцы лежат – живые, мертвые или раненые, – другие еще куда-то бегут, но бежать некуда, третьи сидят на земле, бросив оружие и закрыв руками головы.
«Средневековье, блин, даже обычая поднимать руки вверх при сдаче в плен еще нет. А лучники-то сбежать успели – они налегке».
Все закончилось – отроки, образовав неровный круг, окружили пешцев. Ратники, хищно поглядывая на журавлевцев, неторопливо перемещались внутри этого круга, при их приближении всякое шевеление замирало.
Егор, поднявшись на стременах, проорал:
– Кто может, встать! Встать, я сказал! Кто не сможет подняться, тех добьем!
Журавлевцы начали медленно подниматься с земли.
– Скидывай доспех, сходись на середину! – продолжал командовать десятник. – Арсений, там кто-то в поле копошится, возьми двоих, добей или гони сюда! Коней ловить потом будешь, людей собирай! Михайла, дай Савелию пятерых отроков, пусть возниц развяжут и гонят обоз сюда!
По всему пространству, только что бывшему полем брани, началось деловитое шевеление. Пленных сгоняли в загон для скотины, по сжатому полю гнали выживших при падении с коня всадников, стаскивали в кучу трофейное оружие. Егор взмахом руки подозвал к себе Мишку.
– Ну… боярич, заклад твой! Вместо пятнадцати восемнадцать конных ссадил, некоторые, правда, живы, но это неважно. Умеешь… так твоему деду и скажу! А заклад – с меня.
– Да ладно, дядька Егор…
– Нет, не ладно! Слово воина – золотое слово! Воинские пояса ваши, а мечи на них навесить… это уж как Корней решит. Я бы навесил. Ну-ка держи. – Егор сунул Мишке копье. – Вон того добить надо. Давай!
«Едрит твою… раненых добивать! Проверяет или это ритуал, без которого ратником не станешь? Не очковать, сэр Майкл, они все равно обречены!»
– Давай, давай! – понукнул Егор. – Этого добьешь, передай копье следующему. Раненых много, на всех твоих отроков хватит!
Мишка, чувствуя, как вспотела внутри латной рукавицы ладонь, перехватил копье поудобнее и, стараясь не глядеть в лицо раненому, ударил лежащего на спине журавлевца в горло. На предсмертные судороги можно было не смотреть, но хрип лез в уши и показался Мишке страшно долгим, заставив бороться с приступом тошноты. Слишком разные вещи – убивать в бою или вот так.
– В глаз надо было, – наставительно пробурчал Егор. – И ему отойти легче, и одежду кровью не замараешь. Чего позеленел-то? Тошно? Ну отъедь в сторонку да опростайся, только не на виду. Эй, парень! Тебя как звать-то? Фаддей? Гляди-ка, тезка Чумы! Бери копье, отрок Фаддей, да вон того добей, вишь, как мучается, помоги отойти с миром.
Фаддей вопросительно глянул на Мишку, тот лишь кивнул, подтверждая приказ десятника, потом отвернулся. Егор был прав – тяжело раненные все равно умрут, и избавить их от лишних мучений, казалось бы, благое дело, но заставлять мальчишек…
Передавая друг другу окровавленное копье, отроки по очереди прекращали мучения тяжело раненных журавлевцев. Кто-то бледнел, кто-то закусывал губу, кто-то не мог попасть в убойное место с первого раза, но не отказался никто.
«XII век, отношение к жизни и смерти – даже и сравнивать нельзя с тем, что будет девятьсот лет спустя… и у детей тоже. Да, пожалуй, это все-таки ритуал. Не в бою, а именно сейчас ребята приобщаются к таинству смерти… вернее сказать, к таинству прерывания чужой жизни, а еще к ним должно прийти понимание того, что и они могут оказаться лежащими вот так, ожидая беспощадного, но милосердного, черт побери, удара. Вот о чем толковал Алексей – воину не все равно, как уйти из жизни! Почтить смертельным ударом! Последний знак уважения одного воина другому. Это – рыцарство, а не размалеванные щиты да плюмажи на шлемах. А вы-то, сэр: раненых добивать, раненых добивать… слюнтяй гуманитарный! Стоп! А это что такое?»
Один из журавлевцев с залитым кровью лицом, до того, видимо, лежавший без сознания, откатился в сторону от нацеленного на него копья, затравленно огляделся и, поняв, что деваться некуда, торопливо осенил себя крестным знамением.
– Отставить!!! Отрок Феоктист, отставить!
Феоктист растерянно оглянулся на Мишку, потом на Егора, снова глянул на Мишку и застыл с копьем в поднятой руке. Мишка осадил коня прямо над раненым и спросил:
