На стрельбище Корней приказал опричникам спешиться, построиться, и началась ругань, поначалу не имевшая никакой информативной нагрузки, но потом, сквозь перлы ненормативной лексики начала проглядывать причина воеводского гнева. Похоже, кто-то (а может, и не один человек) нажаловался воеводе, что опричники, опоясавшись мечами, загордились и начали вести себя неподобающе отрокам, находящимся в обучении.
Мишка прекрасно понимал, что иначе и не могло быть – ребята участвовали в реальных боях, видели кровь и смерть (свою и чужую), познали вкус победы и обрели вожделенные воинские пояса. Не могло это не сказаться на их поведении и самооценке. Да и на психике тоже. Взять хотя бы атаку конницы у Яруги – устоять, когда на тебя прут галопом конные копейщики, да не просто устоять, а удачно отстреляться – какая дикая нагрузка на подростковую психику и какая победа над собой! Бесследно такое не проходит. Тем более не мог пройти бесследно обряд «удара милосердия», а через него десятник Егор провел всех опричников. Ну и посвящение в Перуново братство – совершенно недвусмысленное выделение опричников из остальной массы отроков – тоже не хухры-мухры.
Конечно же после такого первые два десятка Младшей стражи стали поглядывать свысока даже на тех, кто участвовал вместе с ними в походе за болото, но мечей не удостоился, а уж на остальных соучеников так и вовсе поплевывали. Разумеется, все это было достаточно наивно и почти безобидно по сравнению с тем, чему Мишка сам был свидетелем во время срочной службы в Советской армии, и вообще не шло ни в какое сравнение с дедовщиной в армии Российской, но пресекать это следовало в корне. Во-первых, потому, что Младшая стража не была «армией мирного времени», и конфликты между отроками могли самым фатальным образом сказаться на их боеспособности. Во-вторых, потому, что все это приходило в вопиющее противоречие с насаждаемой в Младшей страже идеей воинского братства.
А еще Мишке было чрезвычайно любопытно, какие рецепты противодействия дедовщине имеются у сотника латной конницы, который по идее ни с чем подобным сталкиваться в своей практике был не должен.
Начал дед с того, что увел опричников из крепости в такое место, где никто посторонний их не увидит и не услышит, значит, не хотел позорить ребят при всех. Продолжил Погорынский воевода тоже вполне тривиально – громкой руганью. Начал он бодро и энергично, но довольно быстро выдохся и сейчас, было понятно, выдавал «заключительные аккорды». Мишка, будучи уверенным, что этим не закончится, приготовился наблюдать продолжение воспитательного процесса.
– Сейчас посмотрим, как вы врученным вам оружием пользоваться способны! – многообещающе завершил Корней свой монолог. – Вон учебные мечи лежат, разбирайте.
Дед спешился, велел подать ему деревянный меч, а опричникам приказал выстроиться в очередь. Дальше началось избиение. Первый из «проверяемых» не успел сделать вообще ничего, получив удар по пальцам, сжимавшим рукоять учебного оружия. Если бы не латная рукавица, пальцы были бы раздроблены, а так он лишь выронил меч и согнулся, прижимая пострадавшую руку к животу.
Вторая жертва сотника Корнея успела прикрыться щитом и получила удар по ноге, заставивший шлепнуться на землю. Третий опричник, видимо, решил, что лучшая оборона – нападение, за что и поплатился. Корней легко парировал его выпад, а потом, ухватив за бармицу, слегка повернул шлем на голове у отрока. И как воевода умудрился заметить, что подбородочный ремень не затянут как следует? Сдвинувшаяся полумаска закрыла парню обзор, и он остался стоять, слепо размахивая руками – дурак дураком.
В том же духе «показательное выступление» и продолжилось – не просто избиение неумех, а еще и с элементами издевательства. На шестнадцать человек дед потратил примерно минут десять, и то только потому, что один из отроков, пользуясь увечьем сотника, скакал вокруг него козлом, не давая к себе приблизиться. В конце концов и он, допустив промах, получил по зубам краем собственного щита.
Дойдя до конца очереди, дед остановился и с преувеличенным удивлением громко спросил:
– Кхе! И ты туда же?
Последним в очереди стоял Мишка, ответивший деду так же громко, чтобы слышно было всем:
– Мои люди дураками выставились, мне и ответ держать!
Рассчитывать на победу было просто смешно, продержаться некоторое время, не теряя достоинства, реальных шансов было мало, оставалась только надежда на то, что дед, из педагогических соображений, не станет работать в полную силу, чтобы не подрывать авторитет боярича в глазах подчиненных и… на только что полученный в Нинеиной веси урок.
Мишка слегка пригнулся и скользящими шажками пошел вокруг деда, выдерживая дистанцию, а сам отчаянно пытался воспроизвести ощущения боевого транса, в который он окунулся под воздействием Аристарха-Туробоя. Нет, не получалось – помнить помнил, а вот воссоздать…
Корней, слегка склонив голову набок, с интересом наблюдал за внуком. Подождав, пока Мишка «задействует подсветку» – встанет так, что солнце окажется у него за спиной, а тень вытянется в сторону сотника, Корней одобрительно кивнул и тут же нанес удар, от которого Мишка хоть и прикрылся щитом, но вынужден был отшагнуть назад, чтобы сохранить равновесие.
Сразу стало понятно: давать внуку послабления дед не намерен. От следующего выпада Мишке удалось увернуться, еще один удар он опять принял на щит, но неудачно – пришлось превращать падение в кувырок назад. Подняться Мишка не успел, дед уже навис над ним и уйти от удара удалось только кувырком вправо. Получилось неожиданно удачно – открылась возможность для атаки, Мишка воспользовался ей и… непонятно как, лишился оружия, словно по собственной воле вывернувшегося из его руки.
На этом можно было бы и заканчивать, но уроки Алексея не пропали даром – как в руке оказался кистень, Мишка не понял и сам, да и не до того было. Левая рука слушалась плоховато, но прикрыться щитом все же удалось, а ремешок кистеня захлестнул крестовину дедова меча. Мишка что было силы рванул ремешок на себя и полетел на землю – дед спокойно выпустил оружие и двинул раскрытой ладонью в латной рукавице прямо в полумаску Мишкиного шлема.
Поражение было полным и несомненным, но опричники почему-то разразились радостными воплями, словно их боярич забил гол в решающем матче футбольного чемпионата. Мишка, правда, воспринимал это все смутно – в голове гудело, перед глазами мелькали искры. Привел его в себя голос деда, уже успевшего вернуться в седло:
– Тиха-а!!! Слушать сотника, раззявы!!! Молчать!!! – Дед дождался, пока установится тишина, выдержал длиннющую паузу и продолжил уже спокойным голосом: – Ну, поняли, какова ваша истинная цена – что с вами может сделать воин, пусть даже и увечный? В другой раз в сторонку отводить не стану, а наоборот, позову девок и у них на глазах вас измордую.
– А стоит ли возиться, Кирюш? – подал голос молчавший до сих пор Аристарх. – Может быть, выгнать их к чертовой матери?
– Да нет, Аристаша, кому они нужны, пусть даже и опоясанные? Сам же все сейчас видел. Ни один десятник их к себе не возьмет – и слабы еще по малолетству, и навык иной, нежели в ратнинской сотне, а переучивать хуже, чем заново учить. – Приподнявшись на стременах, Корней окинул взглядом не на шутку перепуганных опричников и, снова перекосившись лицом, заорал: – Слыхали?!! И не надейтесь, что мы шутим или просто пугаем!!! Нигде, кроме Младшей стражи, вы не надобны, а что с изгоями бывает, вы и сами знаете, так что держаться вам за Младшую стражу надо, как за мамкину титьку – без нее вы никто и ничто! Если же вы думаете, что вам воинские пояса дадены за доблесть, так нет! Если думаете, что их для вас Михайла добыл, заклад выиграв, – тоже нет! Они вам в наказание даны!!!
