– Мне чудится, или у тебя другие очки?
Зяма насупился, буркнул:
– Запасные нужно иметь всегда.
– Это все Марина! – сказал Грекор уверенно. – Зяма поцеловал ее в губы, она от удовольствия сжала ноги и сломала ему очки.
Данил сказал уважительно:
– Она у нас качалась!.. Правда, классные бедра?
Зяма буркнул:
– Не так все было… Но официально и для народа пусть так, согласен.
– Марина тоже не возразит, – сказал Грекор. – Пиар никому еще не вредил. Вон Люська как Валентина выручила?
Приоткрылась дверь, Валентин заглянул осторожно, Данил махнул ему рукой, Валентин начал медленно и опасливо спускаться.
Последней примчалась запыхавшаяся Люська, подтверждая статус женщины, а то мало ли что мы подумаем.
Данил, как хозяин, заботливо проследил, чтобы пиво было у всех, даже кто не хочет, как вон Люська, просто держи в лапке, как на светских раутах дамы с тонкостенными фужерами с шампанским по тыще баксов за бутылку.
Я с банкой пива вышел на свободный пятачок между скамьей Смита и беговой дорожкой, обвел всех взглядом. Они притихли, повернулись ко мне.
– Вчера мы провели еще одну акцию. Система получила удар… Крохотный, конечно, комариный, но когда комаров становится много, даже слон озвереет. К нам прямо в разгар акции присоединился Валентин… Люська, кончай строить ему глазки.
Валентин поднялся и поклонился, хотя его не знает только Гаврик.
– Если мне будет позволено сказать, – произнес он застенчиво, – я бы хотел процитировать слова величайшего философа, отца церкви… Аврелия Августина, признанного церковью святым.
Все молчали ошарашенно, Валентин совсем не вписывается обликом и сдержанными манерами в нашу компашку, а уж когда заговорил про какого-то святого, да еще отца церкви…
– Его слова вообще-то можно поместить в рамочку, – продолжал Валентин, – и повесить на самом видном месте…
Данил буркнул враждебно:
– Да что он сказал такого?
– Он сказал, – ответил Валентин торжественно и почтительно, – слушайте и запоминайте: «Мне и распутничать нравилось не только из любви к распутству, но и из тщеславия. Не порок ли заслуживает порицания? А я, боясь порицания, становился порочнее, и если не было проступка, в котором мог бы я сравняться с другими негодяями, то я сочинял, что мною сделано то, чего я в действительности не делал, лишь бы меня не презирали за мою невинность». Да-да, эти слова принадлежат великому Аврелию Августину. Святому!
Глава 7
В ошарашенной и затянувшейся тишине из ладони Грекора выпала банка пива и со звоном покатилась по бетонному полу. Он с руганью бросился ее ловить, остальные задвигались, заговорили, заулыбались, хотя морды куда уж обалделее.
– Сделаем, – пообещал я.
– Я распечатаю, – пообещал Валентин. – У нас цветной принтер. Так что, я бы сказал, срать в лифтах и на лестнице – это лишь самая заметная часть вашей деятельности!
Грекору показалось, что это критика нашей деятельности, нахмурился и сказал ворчливо:
– Ломать павильоны, вспарывать сиденья в электричке – тоже еще как заметно!
– Я о другом…
– Ну?
– А если, – сказал Валентин, – взять высокие технологии?.. Баймы дают простор для паровозения или ганкерства, для подстав, инет и мобильники – для спама, а все вместе – для такого срача и троллизма, обалдеть можно! Никогда не было таких возможностей…
– Ну, – сказал Грекор, уже соглашаясь.
– Человек взрослый и солидный, – объяснил Валентин, – тоже хочет срать, то есть настить, но ему уже по рангу это не совсем то, однако придуманы замены сранья под дверьми…
– Какие?
– Джакузи с девочками, – пояснил Валентин, – подпольные азартные игры, собачьи бои, оппозиционные партии… Сейчас в ответ на растущее давление системы растет инстинктивное сопротивление всего человеческого, что не позволяет превращать нас в послушные винтики системы.
– Классно задвинул, – сказал Данил с одобрением.
– Оттуда корни и того протеста, – пояснил Валентин, – которое старшее поколение высокомерно называет тотальным оплевыванием всего-всего ценного и хорошего… К примеру, попробуйте просто кого-то назвать правильным человеком! Все на того человека станут смотреть с насмешкой и пренебрежением. Правильность стала… как бы это сказать…
– Пороком? – подсказал я.
Валентин отмахнулся.
– Нет, порок как раз встал на место правильности. В том значении, что пороки теперь не скрывают, а выставляют напоказ. А правильности избегают и стыдятся. Правильный человек – это как бы ретроград, мракобес и вообще дурак.
– Ограниченный, – поправил педантичный Зяма.
– Ограниченный, – согласился Валентин. – А вот мы, не скованные никакими предрассудками, можем блистать возможностями, недоступными этому ограниченному правильному. К примеру, правильный просто не сможет насрать под дверью у соседа. У него даже анус не разожмется! А вот мы, продвинутые, сможем.
Грекор гыгыкнул:
– А раз сможем – сделаем! Люська, сделаешь?
Люська ответила весело:
– С удовольствием! Вот такое я говно.
«Вот такое я говно», повторил я про себя. Сейчас все так говорят и ничуть не стыдятся. Нет, даже гордятся, что говно.
Просто мы первые, кто это не просто ощутил, все общество это ощутило, но мы и выражаем активный протест этой угнетающей нас системе.
– Ладно, – сказал я веско, – а знаете ли, что в инете лаптями звонят, как через две недели разразится не то митинг протеста, не то демонстрация… Кто слышал?
– Срунов? – спросила Люська с восторгом.
– Срунов, – согласился я. – Только они себя называют иначе.
Дверь приоткрылась, появилась взлохмаченная голова Марины. Она окинула всех быстрым взглядом.
– О, у вас снова тусовка?
– Без тебя какая тусовка, – ответил Данил. – Заходи!
– Я с гитарой, – предупредила Марина. – У кого нет слуха, тому уши оборву.
– Здесь все музыканты, – ответил я. – Крыловские.
Они с Люськой сразу уединились в уголке и начали разучивать песню собственного сочинения, Марина играет неплохо, а Люська только поет, но у нее такой звонкий чистый голос, что слушаешь с удовольствием, какую бы лабуду ни верещала.
Данил крикнул им:
– Нам нужно собственный гимн сочинить!
– Обойдешься, – ответила Марина лениво. – Мы только антигимны можем. С эротическим уклоном.
– Наклоном, – уточнил Грекор.
– Да хоть и с разворотом, – ответила Марина.
