– Поддерживать? – переспросил я.
Валентин уточнил:
– По крайней мере, симпатизировать. Чего стоит похвальба рядового студента, что за все пять лет ни разу не был на лекции, сдавал по шпаргалке, содержимое которой тут же забывал, и вот он диплом, такой же точно, как и у того идиота, что учился добросовестно! И мы с готовностью и очень охотно соглашаемся, что молодец, крутой, лихач, а тот, что учился – просто идиот какой-то забацанный…
Зяма сказал ехидно:
– Но вот что-то заболело в брюшине, не рак ли, надо бы к врачу… но теперь как бы к тому, который посещал все лекции и сдавал честно, но только не к герою, который не отличает гланды от аппендикса!
Все замолчали, да, проблема, но Валентин сказал почти радостно:
– Вот-вот! Все это понимают, но как бы не видят, нарочито пропускают мимо сознания. Это же всегда было, вспомните «Песенку вагантов».
Грекор, словно его кто ткнул шилом, встрепенулся и бодро пропел:
– Во французской стороне, на чужой планете,
Предстоит учиться мне в университете.
До чего тоскую я, не сказать словами,
Плачьте, милые друзья, горькими слезами…
Валентин вскинул палец, Грекор замолчал, а Валентин продолжал по-аспирантски уверенно, словно мы его студенты:
– Обратите внимание, что там дальше:
«Если насмерть не упьюсь на хмельной пирушке,
Обязательно вернусь к вам, друзья, подружки!»
Зяма мелко рассмеялся:
– Ничего не изменилось! Иначе уже летали бы по вселенной в эпохе сингулярности. Валентин прав, мы бы насрали на эту песню, если бы там было о том, как этот вагант едет учиться в универ и как постарается стать хорошим специалистом.
Валентин кивнул, ободренный пониманием, подытожил тем же лекторским тоном:
– В детстве нас пичкали подвигами Ильи Муромца, но мы с не меньшим удовольствием читали и про его дебоши, когда он сшибал стрелами кресты с колоколен, упивался вусмерть в кабаках, по пьяной дури гонял народ на киевских улицах, драл бояр за бороды и бесчестил, как мягко сказано в литературных источниках, их жен. Может, даже с большим удовольствием читали, потому что в роли героев себя не очень-то представляем, а вот в роли дебошира, сруна или соблазнителя чужих жен, о, эту роль к себе примеряем охотно!
Зяма спросил с интересом:
– А почему?
– Ответ очень сложный, – произнес Валентин, – но в очень упрощенной форме это будет звучать так… Люди слишком быстро рванулись по лестнице прогресса, не разобравшись сперва, кто они есть. Потому мы, насты, выполняем очень важную и спасительную для человечества роль клапана!
– Это… как?
– Если все силы бросить на прогресс, – объяснил Валентин терпеливо, – неважно, хайтековский или медицину, как сейчас в моде, человечество может перегореть… или взорваться. Все это только термины, как понимаете, но когда насилие над человеческой натурой станет чрезмерным, то рухнет цивилизация, запылают дома, прольется кровь… но не в войнах, все прошлые покажутся детскими шалостями, а погибнет все… и в лучшем случае выживут какие-то стойбища охотников или альпинистов, забравшихся далеко от технологического мира.
Данил спросил недоверчиво:
– Все озвереют?
– А мы и есть звери, – объяснил Валентин. – Только в железном наморднике так называемой культуры, в железной клетке цивилизации и с чугунными ядрами правил на всех лапах. Этот зверь рано или поздно вырвется, потому что намордник давит все сильнее, а клетка уже начинает сжимать ему ребра… А что делаем мы, которые насты?
Сообразительный Зяма сказал быстро:
– Выпускаем его немножко пошалить! Как Карлсона.
– Верно, – сказал Валентин. – Мы – спасаем цивилизацию. Без нас зверь бы уже вырвался и все разнес. Но его начали выпускать еще Адам с Евой! Его выпускали все войны и революции, его выпускают все те, кто нарушают правила хоть закона, хоть нравственности, трахая чужих жен…
– Ух ты…
– Мы реализуем, – пояснил Валентин терпеливо, – присущую человеку необходимость срать в лифте и пачкать говном стены. Это изначально в каждом, но все и всегда старательно замалчивают этот факт, да что там замалчивают: страшатся сказать о нем вслух, страшатся даже подумать! И вот только мы, насты, рассвет нового мира, впервые говорим вслух, открыто, говорим громко и даже подкрепляем свои слова четкими и решительными действиями!
Мне показалось, что он чуточку рисуется, даже играет, как опытный оратор на трибуне, чем-то похожий на кандидатов в президенты движениями и жестами.
В наступившей паузе Зяма сказал задумчиво:
– Мне, как представителю избранного народа, нравится, что мы не первые, а как бы продолжаем спасать цивилизацию, когда та становится слишком правильной…
– Точно подмечено, – сказал Валентин. – Иуда выдал Иисуса не потому, что соблазнился тридцатью сребрениками! Ему дико насточертела сладенькая проповедь всеобщей любви и добра. Можно быть добрым день-два, можно три, даже четыре… но на пятый обязательно сорвешься. А Иуда ходил за Иисусом несколько недель! Тут уж кучей говна под дверью соседа или разбитым зеркалом в лифте не отделаешься. Душа требует равноценной компенсации, и он…
Грекор хохотнул:
– Скомпенсировал!
– Скомпенсировал, – согласился Валентин. – Иначе, кто знает, не вылилось бы все дальнейшее в жестокую кровопролитную войну?.. Но Христа распяли, а Павел тут же повернул все в другую сторону, придав учению совсем другой смысл, и ваш гребаный Израиль был спасен от жестокой гражданской войны, что кончилась бы, скорее всего, полным разрушением всего, связанного с иудаизмом.
Зяма распахнул рот от удивления.
– Иуда… спас Израиль?
Валентин отмахнулся.
– Спас, но мне ваш Израиль по фигу. Важнее то, что этот предохранительный клапан цивилизации приоткрывался постоянно, спасая ее котел от перегрева и взрыва. А сейчас вот мы впервые за всю историю человечества делаем это осознанно, а не подчиняясь инстинктам самосохранения, как поступали раньше дикие и малограмотные!
Я молчал, слушал, посматривал на их ошарашенные и медленно светлеющие лица. То, что мы понимали на инстинктивном уровне, даже не понимали, а просто ощущали, как звери чувствуют будущие изменения в природе и заранее предпринимают нечто: перед дождем возвращаются в свои норы и гнезда и торопливо ложатся спать, чтобы не тратить энергию попусту, а перед зимой стараются нажраться так, чтобы жир свисал с боков, так вот это наше понимание на клеточном уровне странный аспирант изложил точно по науке… если такая наука уже есть, но, думаю, он сам ее придумал.
Все начали посматривать на меня, я сказал с чувством:
– Тебе быть не только доктором, но и нобелевцем! Ты хорош, Валентин. Зришь в корень, как великий срун Козьма Прутков. А вы, морды, все поняли?
