– Каких акциях?
– Через неделю будет еще один митинг, – сказал он. – Там же, на проспекте Сахарова, места вам знакомые.
Зяма сказал живо:
– Мы о нем ничего еще не слыхали!
– В новостях скажут попозже, – сказал незнакомец. – Просто заявка уже в мэрии, сейчас рассматривают, но составлена правильно, придраться не к чему, разрешат.
– Ух ты, – сказал Зяма, – надо будет поучиться составлять бумажки так, чтобы и муравей нос не подточил.
Незнакомец улыбнулся:
– Есть сведения, что власти постараются направить на разгон не милицию, а футбольных болельщиков. Как бы сам народ против оппозиции! Ну, те быки всегда рады возможности подраться, а митингующие за свободу и демократию, как вы сами знаете, не совсем драчуны… Можно сказать даже, совсем не драчуны.
– Знаем, – сказал Данил и гордо поиграл бицепсами.
Незнакомец окинул его одобрительным взглядом.
– Если сумеете встать между митингующими и болельщиками, – сказал он, – любое из этих двух помещений ваше! И не в аренду, а будете собственниками.
Все мои затихли, ожидая моего ответа. Я собрался с мыслями и ответил с достоинством:
– Вы сами заметили, мы никому не подчиняемся. Полагаю, нам лучше оставаться независимыми и дальше.
Он тут же улыбнулся, легко поднял со стула плотное натренированное тело.
– Ценю ваши убеждения. На всякий случай оставлю визитку… Если вдруг что, звоните.
После его ухода я взял визитку, посмотрел с этой и той стороны, но там только имя «Владимир» и телефон.
В комнате стало тихо, все выглядят несколько пришибленными, даже испуганными, хотя этот мужик всего лишь наговорил комплиментов и предложил некую сделку. Возможно, весьма выгодную для нас.
Валентин сказал негромко, но со значением:
– Мы становимся заметными.
– Что налагает, – пробормотал Данил. – А то и накладывает.
Глава 6
До шестнадцати тридцати еще три часа, я ничем не могу заниматься, в голову лезут самые разные мысли, начиная от самых дурацких, что меня завербуют в шпионы, а на выходе из этого культурного центра чекисты перехватят и потащат в черный воронок, после чего отвезут в подвалы Лубянки…
Бесцельно шарил по инету, это самый надежный способ убить время без толку и смысла, посмотрел очередной засвет Ани Межелайтис, оценил размер ее сисек и сравнил с сиськами новых восходящих звезд, в конце концов забрел на литературный форум и сразу ощутил, что попал к своим.
Да, самые большие сруны, естественно, писатели. У них просто существует неписаный закон: обкакивать все, что попадает в зону внимания. У писателей дураки и сволочи – президенты, короли, вообще политики, гады и сволочи просто богатые, а бедные тоже полное говно, а еще говно – прошлое, настоящее и будущее.
Если же какой-то из писателей попробует написать что-то «положительное», его с позором изгоняют из своих рядов, ибо поэтом можешь ты не быть, а вот сруном – обязан!
Есть такой странный жанр, как фантастика, там сруны вовсю оттягиваются, расписывая ужасы, которые ждут от науки, от медицины, от генетики, вообще от будущего, и предупреждают, предупреждают, предупреждают это тупое стадо, что надеется на светлое будущее, но сруны заранее стараются в том будущем так все засрать, чтобы никто не посмел туда ступить и копытом.
Данил подошел, постучал с неким намеком костяшками по столешнице.
– Ну? – спросил я. – Войдите, геноссе.
– Пора, – напомнил он, – а то вдруг пробки.
– Сам ты пробка, – буркнул я. – Я поеду на метро.
– Ну… лучше приехать раньше, а там вблизи подождать, водички попить… Эта такая жидкость, вроде пива, только противная…
– А если те увидят, – возразил я, – что я уже прибыл?
– А ты близко не подходи.
– У них, – сказал я, – может быть, видеонаблюдение за целым кварталом! Не могу же себя так ронять. Это низкопоклонство перед Западом.
– Тогда опоздай чуток…
– И выказать рассейскую расхлябанность? Нет уж, я покажу этим заморщикам нашу немецкую точность, пусть умоются.
Домик под общество по культурным связям выделен, как говорится, отдельно стоящий, трехэтажный, старинной кирпичной кладки. В центральной части Москвы таких немало, хотя здесь когда-то была глубокая окраина.
Сам Дом писателей на метро «Баррикадная» – «Краснопресненская» был когда-то далеко за городом усадьбой Ростовых, описанных Толстым в «Войне и мире». Я прошел мимо, там какая-то тусовка, народ толпится перед входом, потом попетлял по узким улочкам и вышел к этому уютному домику.
Слева у двери переговорное устройство, тоже оформленное под старину. Я нажал кнопку, она там одна, сказал сдавленным голосом:
– Анатолий Крякун к Дудикову.
Приятный женский голос ответил с готовностью:
– Входите.
Щелкнуло, я потянул на себя дверь и оказался в небольшом вестибюле. Молодой охранник сидит перед компом и режется в контрстрайк.
– Я к Дудикову, – сказал я.
Он проговорил, не отрывая взгляда от экрана:
– Про… хо… дите…
Дальше дверь приоткрыта, я переступил порог и ощутил себя так, будто вошел не то в музей русской литературы, не то в выставочный зал библиотеки. На стенах портреты Пушкина и Лермонтова, Льва Толстого, Достоевского, остальных не знаю, но догадываюсь, что среди этих бородачей есть обязательные Тургенев, Некрасов, Тютчев…
А вдоль стен на столиках под стеклом редкие книги, рассыпающиеся от старости, пара из них открыта на середине, там древние буквы и картинки киноварью, совсем какая-то дикая старина, на хрен это все хранить, в углу чучело древнего витязя в полный рост в кольчуге, коническом шлеме с бармицей, в левой руке щит, в правой меч, на поясе ножи, штаны кожаные, сапоги на двойной подошве…
Со второго этажа быстро спустился, почти сбежал человек чеховского сложения и облика, сказал торопливо:
– Анатолий? Я Степан Гацура, помощник Дудикова. Позвольте, проведу к нему, он сейчас ведет переговоры по скайпу, просил извиниться, что не может встретить лично…
– Да пустяки, – сказал я, сразу почему-то ощутив себя как дома. – Подожду, это мелочи… Как у вас здесь… интересно…
Гацура развел руками, сказал почти застенчиво:
– Ничего не могу с собой поделать, Дудиков и меня заразил любовью к России. Он просто обожает страну, которая сумела дать миру таких титанов силы духа!.. Я уж молчу про ваших великих ученых…
– Менделеев? – спросил я, исчерпав запас своих знаний в этой области ровно наполовину.
Он улыбнулся:
