Лишь однажды за это время ко мне пришёл сон. Мне привиделось, что я остался в камере один. Дверь была раскрыта, я вышел в коридор, долго блуждал по пустым этажам и, наконец, выбрался из тюрьмы. В городе было темно, тускло и пусто. Серый гранит тисками сжимал мертвенно-ртутную Неву. Костлявыми пальцами упирались в небо разведённые мосты. Дома смотрели пустыми глазницами окон. На улицах не было ни души. Не горел ни один фонарь. Я бегал по безлюдным проспектам и набережным, зная, что где-то в этом мёртвом городе есть тот, кого я ищу.
Сон я не досмотрел. Меня разбудили.
— Колпин, на выход!
Без вещей.
Ольга Гречнева совсем не изменилась. Со времени нашей последней встречи минуло две недели — срок небольшой, однако моё внутреннее состояние поменялось. И этому, изменившемуся мне, вытащенному из туберкулёзной камеры, было удивительно, что адвокат осталась всё такой же — в том же деловом костюме, с тем же портфелем. Разве что она улыбалась.
Рядом с Гречневой сидел незнакомый мне человек примерно моего возраста. Одет он был официально, держался прямо. Увидев его, я непроизвольно напрягся.
— Платон Сергеевич, разрешите вам представить, — сказала Ольга, когда я уселся за стол. — Это Константин Леонидович Воробьёв, новый следователь по вашему делу.
— А где же Кропотов? — спросил я. В душу внезапно закралось подозрение. — С ним всё в порядке? Он жив?
— Да всё в порядке, жив, — Ольга улыбнулась. — Просто его отстранили от расследования. Дело передали господину Воробьёву. — Затем, чуть помедлив, она негромко добавила: — То маловероятное, о чём вы спрашивали, случилось. Сместили генерального прокурора. Причину пока не объявили. Новый генпрокурор по некоторым делам, в том числе и по вашему, назначил своих следователей.
Воробьёв кивнул и вступил в разговор:
— Я прошёлся по доказательной базе, собранной моим предшественником. В отношении вас, честно говоря, кое-что мне представляется не вполне ясными. Тем не менее я считаю, что у нас нет никаких серьёзных доводов в пользу того, чтобы применять к вам содержание под стражей в качестве меры пресечения. В ближайшее время я получу окончательное согласование, и вы выйдете на свободу.
В горле встал комок, в глазах защипало. В голове стукнуло слово: «Получилось».
— Ольга, — наконец сказал я. — Они поместили меня в камеру с больными туберкулёзом. У многих там — открытая форма…
Адвокат и следователь одновременно отодвинулись от меня подальше.
— Пишите ходатайство по поводу условий содержания прямо здесь, — Воробьёв передал мне лист бумаги и ручку. — Я немедленно разберусь с этим.
— Что писать-то?.. — Я смотрел на пустой бумажный лист. Он расплывался. Слёзы всё-таки подступили к глазам.
Небо. Огромное небо. Можно долго-долго смотреть в него, запрокинув голову. И тогда начнёт казаться, что ты в него падаешь. Падаешь в небо.
Я стоял на набережной и разглядывал небо. В тот день оно было по-осеннему бледно-голубым, с редкими облаками, повисшими над городом рваными кусочками ваты. После месяца жизни в смрадных каменных мешках я пил свободу крупными жадными глотками, как измождённый путник, вышедший из пустыни, наполняет пересохшее горло.
В машине терпеливо ждал Солодовников, не тревожа моё общение с небом. И нужно было ехать домой, чтобы под тёплым душем соскрести с себя остатки тюремного запаха. Потом меня ждали врачи — и по поводу моих ног, и по поводу возможного инфицирования туберкулёзом. Но я знал, что всё обойдётся, всё будет хорошо. Теперь я точно знал, что всё будет хорошо.
7
— Платон, у нас проблемы.
Солодовников хмурился. Озабоченность вытекала из него, как сок из вялой, мятой половинки лимона. Олег сидел в кожаном кресле в окружении папок, бумаг, графиков, цифр, фотографий и макетов снежных пушек — и был несчастным. Дело не клеилось, несмотря на все усилия.
— Мы не продали вообще ничего. Ни одной единицы продукции. Ни одного снегомёта, даже самого дешёвого. Платон, снег никому не нужен.
В голосе его звучал упрёк. «Снег — это была твоя идея, Платон, — как будто говорил он. — И она не работает».
— А продавать пытались? — нарушил я молчание.
Олег невесело усмехнулся:
— А как же. Мы набрали лучших продажников в этом городе. Я лично отсматривал каждого, ты бы видел, какой я конкурс забабахал. Ну и зарплаты у них — соответствующие. С учётом процентов от продаж. Вот только продаж-то у нас и нет.
Я молча вертел в руках игрушечный стеклянный шар со снегом внутри.
— Нет продаж, Платон, понимаешь? Ребята уже не верят, что снег кому-то нужен. Между собой называют эту идею бредовой. Люди полностью деморализованы. У меня лежат три заявления на увольнение, и я думаю, что это только начало. Ещё две-три недели — и мы лишимся наших продажников. А там и остальные потянутся на выход.
— Не паникуй, Олег, — я по-прежнему разглядывал хлопья снега внутри стеклянного шара. — Это моя идея, и я за неё отвечаю. Собери всех продажников сегодня после обеда, я с ними поговорю.
Солодовников с сомнением посмотрел на меня.
— Всё будет хорошо, Олег. — Я улыбнулся. — Теперь всё будет хорошо.
Зала для общих собраний в нашем офисе не было, поэтому мы собрались в комнате отдыха. Я сдвинул столы вместе так, чтобы получился один большой, за который мы все и уселись — я, Солодовников и менеджеры по продажам. «Тайная Вечеря. Иисус Христос и двенадцать апостолов», — подумал я с иронией. Впрочем, число не сходилось — нас было меньше.
— Ну что ж, рассказывайте, — вступил я. — Что у вас не получается? Почему продажи не идут?
Ребята переглянулись. Никто не решался начать первым. Наконец подал голос один из менеджеров — молодой человек в слегка помятом костюме и круглых очках. На голове его красовалась взлохмаченная копна волос соломенного цвета.
— Продажи не идут потому, что снег никому не нужен. Товар наш не нужен. — Он вздохнул, обвёл глазами сидящих и продолжил: — Тут даже не в том дело, что продавать не умеем. Умеем, очень даже умеем. И товар неплохой вроде бы. Только не нужен никому.
— Ну да, так и есть, — поддержал коллегу другой менеджер, плотный мужчина с короткой стрижкой. — Приезжаешь к клиенту, начинаешь ему рассказывать — и тут выясняется, что у него уже всё есть, всё недавно куплено. Причём говорят, долго искали, мучились. Мол, хорошо, что вы появились — в следующий раз обязательно у вас купим, но пока что потребности нет.
Первый выступающий продолжил:
— Либо бывает так — рассказываешь, показываешь проспекты, макеты — а они на тебя смотрят, как на идиота. Ещё и спрашивают с издёвкой, вы что, мол, хотите в России снег продать?
— Всё дело в том, — уверенным тоном заявил ещё один менеджер, спокойный молодой человек в пиджаке, надетом на чёрную водолазку, — что у нас в стране ещё не сложился рынок подобного оборудования. Спрос минимален, выбор субститутов, альтернативных вариантов удовлетворения потребностей — огромен. Соответственно, эластичность спроса по цене не следует даже принимать во внимание, так как сам спрос…
