Когда мы подъезжали к штабу, организованному в неприметной ведомственной гостинице, меня настиг звонок из Москвы. В трубке оказался нарочито бодрый голос Власова. Министр отчитался, что пятнадцать минут назад была установлена телефонная связь с террористами. Они сообщили, что все заложники пока живы и невредимы, сделали политические заявления, но пока ничего не сказали о своих требованиях или условиях освобождения людей. Я попросил, чтобы связь продолжали держать до моего приезда — тем более что я был уже рядом.
В штабе меня встретил Китаев, прилетевший ещё утром. Облачённый во всё тот же китель, в котором я видел его на ночном совещании, он обрисовал мне обстановку. Захватчики санатория связь прервали, но обещали перезвонить через полчаса. И главное — в штаб начали доставлять людей, которых я отметил в списках как родственников террористов. На моих глазах привели убитого горем старика. Я жестом остановил сопровождающих.
— Как вас зовут? — обратился я к старику.
Он тяжело взглянул мне в лицо. Казалось, что по изрезанным морщинами щекам вот-вот потекут слёзы. Было видно, что старик меня не узнал. Наверное, он не смотрит телевизор и не следит за политической жизнью в стране. Солодовников однажды сказал, что если народ не знает своего правителя в лицо, значит, это счастливый народ.
Старик, впрочем, счастливым не выглядел. Помолчав, он ответил мне, почти без акцента:
— Рахман. Рахман Вагабов.
— Там ваш сын? — Я кивнул в сторону экрана телевизора, по которому как раз шёл сюжет о блокированном санатории.
— Да, — тяжело сказал он.
То, что его сын не был захвачен, а сам являлся захватчиком, было ясно и без слов. И в те мгновения я понял, что быть отцом террориста гораздо страшнее, чем отцом заложника.
Откуда-то появился Китаев с переносной телефонной трубкой.
— Платон Сергеевич, — он сразу заслонил и старика, и его провожатых. — Террористы снова вышли на связь. Будете сами вести переговоры, или продолжим мы?
Я сделал два глубоких вдоха и протянул руку:
— Давайте трубку.
На той стороне линии что-то шипело. Я отнял было трубку от уха, но Китаев успокаивающе замахал рукой, мол, всё в порядке, это связь такая.
— Алло? — сказал я наугад.
— Кто это? — Голос, искажённый телефонными помехами, доносился словно бы издалека. Но в целом слышимость оказалась лучше, чем мне показалось вначале. Я даже уловил интонацию, с которой был задан вопрос — и воображение сразу же дорисовало невысокого мужчину с чёрной бородой и характерным выражением смеси брезгливого высокомерия и униженности на смуглом лице.
— Меня зовут Платон Колпин. Я президент Российской Федерации.
— Ты президент? — Мой невидимый собеседник явно пришёл в замешательство от этого известия.
— Да, — подтвердил я. — А ты кто? Как тебя зовут? — Я вернул ему его «ты» и поймал себя на ощущении того, что разговариваю не со взрослым человеком, а каким-то дикарём-иностранцем.
— Я — Хасан Вагабов, — гордо произнёс голос в трубке. — Я командир отряда «Дети Джихада».
У меня не возникло ни тени сомнения в том, что мой собеседник приходится сыном встреченного мною старика. Я скорее удивился, если бы мне с этим не повезло.
— Хасан, — сказал я, — выпускайте заложников и выходите сами, без оружия. И давайте обойдёмся без глупостей.
Не то чтобы я верил, что он просто так возьмёт и удовлетворит мою просьбу, но, по крайней мере, стоило обозначить, чего я от него хочу. Я давно понял, что при разговоре с детьми и иностранцами нужно как можно чётче выражать свои мысли. Хасан Вагабов рисовался в моём воображении этаким большим и опасным ребёнком, при этом гораздо более далёким от меня культурно, чем большинство виденных мною иностранцев.
— Нет, — ответил террорист. — Мы не отпустим заложников. Мы требуем свободы Ичкерии и вывода войск с её территории. И самолёт.
— Хасан, — сказал я устало, — ты любишь своего отца?
Трубка недоумённо молчала. Я продолжил:
— А твои люди, они любят своих родственников? Отцов, матерей, братьев, сестёр? У нас здесь и сейчас двадцать два… — Китаев замотал головой и показал мне два пальца на одной руке и четыре на другой. — Нет, уже двадцать четыре человека родственников членов твоей группы. И мы везём новых. Мы всех их отыщем, Хасан. Всех до единого. Тебе зачитать список? — Я взял из рук Китаева листок с именами и фамилиями.
В трубке послышалась возня и приглушённый разговор на заднем плане. Через некоторое время Вагабов вновь заговорил:
— Я тебе не верю, — сказал он. — Мой отец сейчас далеко, и тебе его не взять.
— Хочешь с ним поговорить, Хасан?
Я жестом попросил подвести отца террориста и передал ему трубку. Старик медленно поднёс её к уху и долго молчал. Я уже начал беспокоиться, что связь оборвалась, когда вдруг он начал что-то говорить. Я не учил кавказских языков, поэтому не понимал смысла слов старика. Оставалось лишь догадываться о ходе беседы по интонациям. Сначала Вагабов-старший говорил негромко и как будто отстранённо, периодически прерываясь, чтобы выслушать ответ с той стороны. Потом чужие слова застучали в притихшей комнате тяжело и размеренно, как гвозди, туго входящие в плотную древесину. Под конец старик почти не говорил, всё больше слушал — и лишь из глаз его текли слёзы. Мне мучительно захотелось отвернуться.
Завершив разговор, старик молча и ни на кого не глядя, оставил трубку. Я взял её, сглотнул, чтобы унять подступивший к горлу комок, и проговорил в микрофон:
— Хасан, ты ещё здесь?
Трубка молчала, но я слышал тяжёлое дыхание на том конце провода.
— Я знаю, что ты здесь, Хасан. Так вот, послушай меня. Сейчас восемнадцать тридцать. Я даю тебе час, слышишь, ровно час для того, чтобы ты собрал своих головорезов — а я знаю их всех поимённо — и вы с ними по одному, без оружия и с поднятыми руками вышли из здания санатория. Ровно в девятнадцать тридцать и далее каждый час мы начнём расстреливать ваших родственников. Первым — в девятнадцать тридцать — умрёт твой отец. Ты меня понял?
— Он умрёт достойно, — ответил Вагабов, и сквозь усилившийся акцент звучала еле сдерживаемая ярость. — А тебя, собака, я ещё найду и придушу.
— Он умрёт из-за тебя. И не только он — но и все ваши родственники. Мы под корень вырежем роды всех участников твоей группы. Ты взял наших заложников. А я взял ваших.
— Я требую самолёт! — Террорист сорвался на крик. — Самолёт, немедленно! Иначе я своими же руками начну здесь всех убивать!
— У тебя осталось пятьдесят восемь минут, Хасан. Помни — ровно в девятнадцать тридцать умрёт твой отец. Советую тебе выйти раньше.
Я нажал клавишу отбоя. Прядь волос липла на мокрый лоб.
В комнате стояла тишина. Все присутствующие смотрели на меня. Все, кроме старика Вагабова.
