— Спасибо.
Мы прошли по коридору (этот был выкрашен в приятный желтый цвет) к небольшой комнате с рядами металлических шкафчиков.
— Здесь медсестры переодеваются.
— Благодарю. — Я взялась за ручку и оглянулась на нее. — Обратно я сама дойду.
— Хорошо.
Но Келли не спешила уходить. Казалось, она что-то обдумывает. Мы переглянулись.
— Я читаю ваш сайт, — наконец решилась она. — Каждый день. А раньше, пока вы не отделились, читала вас на «Мостостроителях».
— Да? — Я вздернула бровь. — Чему обязана такой чести?
Девушка покраснела и сконфуженно пролепетала:
— Ваша фамилия. В университете я делала доклад о том, как Келлис-Амберли передается от животного к человеку. И нашла вас, когда искала информацию о… о вашем брате. Мне понравилось, как вы пишете, и я стала читать дальше.
— Ясно.
Келли покраснела больше и явно собиралась еще что-то сказать. Я молча ждала.
— Просто хотела сказать, мне так жаль.
— О чем?.. — нахмурилась я.
— Баффи?
Внутри все мгновенно оцепенело. Я постаралась дышать ровнее и спросила:
— Как вы узнали?
Девушка удивленно посмотрела на меня.
— Я видела сообщение, о том, что ее пост отправили на Стену.
— На Стену? Но как они узнали… боже мой, камеры.
— Мисс Мейсон? Джорджия? С вами все в порядке?
— А? — Я покачала головой и посмотрела на Келли (видимо, на какой-то момент перестала ее замечать). — Я просто… Не думала, что она уже на Стене. Спасибо. За ваши соболезнования.
Я повернулась, прошла в раздевалку, не дожидаясь ее реакции, и закрыла за собой дверь. Пусть считает меня грубиянкой. Я ведь журналист, а все журналисты грубияны. Имидж такой.
В голове, словно подхваченные ветром осенние листья, безостановочно крутились разные мысли. Я сняла белую пижаму и переоделась в свое. Времени понадобилась куча — пришлось тщательно развешивать по местам и рассовывать по нужным карманам все диктофоны, камеры и беспроводные передатчики. Иначе потом в них и за неделю не разберешься.
Баффи на Стене. Конечно же. Значит, семья Месонье уже знает, они послали туда ее пост. Баффи присоединилась к другим бесчисленным жертвам проклятой чумы, почему-то из-за этой простой мысли смерть девушки стала гораздо более реальной. И еще кое-что, кое-что важное: даже когда мы ото всех изолированы, мы остаемся на связи с окружающим миром. Камеры постоянно снимают. Это меня беспокоило.
Я сняла блокиратор и надела черные очки. В них я никогда не чувствую себя голой. Потом дотронулась до сережки.
— Махир.
И спустя несколько секунд услышала знакомый заспанный голос:
— Кто бы это ни звонил — надеюсь, новости хорошие.
— У тебя акцент сильнее, когда ты устаешь.
— Джорджия?
— В точку.
— Джорджия!
— И снова в точку.
— Ты жива!
— Чудом, и мы в отделении ЦКПЗ, так что долго разговаривать не могу.
Махир, умница, сразу же примолк.
— Ты должен скачать материал с внешних камер грузовика и моего мотоцикла; проверь, чтобы все скачалось, а потом сотри исходники.
— А зачем это?..
— Позже объясню. — Когда буду звонить не из правительственного здания, где наверняка все прослушивают. — Сделаешь?
— Конечно. Прямо сейчас и займусь.
— Спасибо, Махир.
— Джорджия? Я очень признателен тебе за то, что ты до сих пор жива.
— Я тоже, Махир, — улыбнулась я. — Раздобудь материал и немного поспи.
Мы разъединились.
Поправив воротник куртки, я стерла с лица улыбку и вышла из раздевалки. Камеры. Как я могла про них забыть?
Наши внешние камеры работают постоянно. Иногда мы потом просматриваем материал и находим что-нибудь важное. Например, однажды Шон, глядя на снимки обычной с виду разделительной линии на шоссе, вычислил свору зомби, которая охотилась неподалеку от городка под названием Колма. Надо рассчитать угол, под которым были сделаны выстрелы; возможно, сможем найти убийцу. Если, конечно, этот неизвестный злодей не успел уже добраться до наших жестких дисков. И если Баффи не поведала своим «друзьям» о нашей страсти к постоянной записи.
Я чувствовала себя специалистом по заговорам. Ну и ладно. Ведь происходящее действительно сильно смахивает на заговор.
У Рика с собой было меньше оборудования, так что, когда я вернулась на пост, все ждали только меня. Казинс умудрился раздобыть где-то кружку кофе. Я посмотрела на него с завистью, но тут Шон протянул мне холодную и запотевшую банку колы.
— Ты истинный бог.
— Сегодня-то я бог, а вот завтра, когда ты будешь оттаскивать меня от моих мертвецов, снова превращусь в идиота, так ведь?
— Точно.
Я открыла банку и сделала большой глоток.
— В ЦКПЗ все хорошо с напитками, я смотрю.
— Стараемся, — согласился Джо.
Я уцепилась за эту фразу, чтобы начать интересующий меня разговор — опустила банку и посмотрела ему в лицо (теперь-то из-за очков моего выражения не разобрать).
— Вам сообщили по телефону, что мы мертвы?
— Судя по записям, они звонили за две минуты до вас. Мы с вами как раз общались, когда мне вывели информацию на монитор.
Так, понятно, почему он стал спрашивать подробности.
— Звонивший назвался? А номер его зафиксировали?
— Боюсь, что нет.
— Это был анонимный звонок, — встрял Шон. — С одноразового мобильника.
— То есть номер есть…
— Только он ничего не дает.
— Класс. — Я не сводила глаз с Джозефа. — Доктор Уинн…
— Просто Джо. Если уж воскресли из официально зарегистрированных мертвых, так уж, пожалуйста, зовите меня по имени. — У меня на лице, видимо, было написано откровенное изумление, потому что мужчина усмехнулся: — Когда ЦКПЗ получает сообщение о том, что у кого-то положительный результат, этот кто-то официально считается мертвым, пока мы не опровергнем подобное заявление и не докажем, что это обман. Стандартная юридическая мера предосторожности.
— Потому что никто обычно не обманывает ЦКПЗ.
— Нельзя так делать, и поверьте, мисс Мейсон, когда мы найдем виновных, мы им хорошенько это втолкуем.
Джо помрачнел. Вполне понятно. В ЦКПЗ в основном работают люди, главная задача которых — помогать другим. И большинство из них искренни в этом желании. Если кто-нибудь и сумеет найти лекарство от Келлис-Амберли, это наверняка будут сотрудники Центра. У них ведь огромные финансовые ресурсы и поддержка по всему миру. Юные идеалисты бьются не на жизнь, а на смерть за должности в ЦКПЗ. Туда берут только лучших. В этой организации работают очень гордые люди, которые не потерпят позорного пятна на своей репутации.
