В голове звенело, словно после контузии. Эта часть корабля постепенно успокоилась.
Зачем тут смонтировали шлюз? Батарея плазмогенераторов расположена дальше, вверх по коридору.
«Сектор гидропоники» – табличка у входа не сразу попалась на глаза, восприятие давно сместилось в сторону чтения хондийских маркеров – еще один тревожный сигнал, свидетельствующий о глубоких процессах изменения психики.
«Мне же удалось инициировать рост корневой системы крейсера! Корабль получает питательные вещества и преобразует их в необходимые для жизнеобеспечения ресурсы!» – им вновь овладело раздражение.
Рука коснулась металла. Холод обжег ладонь. Хонди теплолюбивы, и Егор не избежал деформации восприятия. Холод означает смерть.
Чуждый материал. Холодный и мертвый.
«Заткнись!» – в последнее время он все чаще и чаще обращался к имплантированному нерву, как к некоему одухотворенному существу.
Сознание, разорванное на две половины, пыталось адаптироваться, примирить два разных мировосприятия, но результаты выглядели ничтожными, смехотворными, синтез не возник, шла постоянная изматывающая борьба, где верх попеременно одерживала то одна, то другая личность.
Их союз, мирное сосуществование казалось невозможным.
Холодная сканирующая пластина не сразу отреагировала на прикосновение, поначалу у входа в реконструированный сектор зажегся красный сигнал, и лишь через некоторое время, после повторной попытки идентификации массивная дверь дрогнула, открывая вход в шлюз.
Яркий, нестерпимый свет резанул по глазам.
Ждите. Идет процесс дезинфекции – высветилась надпись на информационном экране.
Острый медикаментозный запах оглушил обоняние.
Запах чистоты, стерильности – далекое воспоминание, казалось, принадлежит другому человеку.
Егор терпеливо выдержал процедуру, дождался, пока откроется внутренний люк, переступил порог и оказался в огромном помещении.
Растения, высаженные рядами, образовывали ярусы. Зелень едва пробилась в виде ростков, корневая система, погруженная в аэрируемый питательный раствор, выглядела более развитой, чем юные побеги. Каждое растение занимало отдельную прозрачную емкость, в общем восприятии отсек выглядел пустым, скелетообразным. Повсюду каркасы, источники света, емкости, шланги, кабели, трубопроводы, еще не закрытые кожухами. Полутораметровые зазоры между ярусами посадок, видимо, предназначались для развития зеленой вегетативной массы.
– Егор? – кто-то радостно окликнул его.
Бестужев огляделся и вдруг заметил Настю – она спешила к нему, снимая тонкие перчатки.
Душа очнулась, встрепенулась на миг и тут же снова нырнула в сумрак.
Настя ему нравилась, до невольного замирания сердца, до боли в груди, когда случайно встречались их взгляды.
– Привет! – Настя замедлила шаг, на ее лице появилась растерянность, но через миг робкая улыбка коснулась черт. – По делу зашел? – она теребила в руках перчатки. – Проходи. Отсек недавно реконструирован, но тут все в порядке, не волнуйся!
Егор чувствовал: нужно развернуться и уйти.
– Зачем нам гидропоника? – вместо этого хрипло спросил он.
Настя остановилась.
– Пища. Нормальная человеческая пища. Знаешь, сколько здесь сортов растений? Сотни!
– Откуда? – удивился Бестужев.
– Из запасов криогенных модулей! Ты разве не помнишь? Когда открыли «Курганы Спящих», там, в отдельных хранилищах, нашли семена многих земных растений!
– Не помню, – признался он. – Пожалуй, я пойду. По ошибке не там свернул.
– Подожди! – Настя коснулась его руки. – Избегаешь меня? Жалеешь? Ответь – почему? – она пристально взглянула ему в глаза. – Только не лги, прошу!
– Из-за хондийского нерва, – глухо ответил он. – Он меняет восприятие…
– Пустяки, – она улыбнулась, вопреки внутренней дрожи. – Прошу, не уходи!
– Ты ничего не понимаешь! – он поднял взгляд.
– Может, и не понимаю… – Настя потупилась. – Но ты постоянно один. Всех сторонишься. Как нерв меняет восприятие? Что ты чувствуешь?
Душа сжалась. Снова вспыхнула боль. Хотелось смахнуть слезинку с ее ресниц.
– Егор, так нельзя! – она решительно взяла его за руку. – Останься. Прошу. Пойдем, покажу тебе…
– Дел много, – он ответил сумрачно, решительно.
– Нет! – Настя крепче сжала его руку. – Один раз живем, Егорушка… – уже тише добавила она. – Я не боюсь. Поверь!..
Ее ладонь разжалась, но тепло прикосновения не исчезло, оно жгло, и нерв внезапно притих, зато в душе всколыхнулась буря эмоций, захлестнула, лишила рассудка…
* * *
С Настей Егор снова почувствовал себя человеком.
Нерв неожиданно сдался без боя. Бестужев ожил, словно родился заново, с ним произошло что-то невероятное, немыслимое! Мир вокруг изменился, предстал в совершенно ином свете.
Эти ощущения трудно передать.
Истерзанный страхом, озлобленный, доведенный до грани сумасшествия, он, не сумев погасить вспышку вырвавшегося на волю чувства, полностью отдался ему.
Темный свод отсека смыкался над ними. Егор не ощущал запахов. Поток прохладного воздуха овевал разгоряченное лицо, но это не раздражало, как прежде.
Неделя счастья.
Семь дней без препаратов, без изматывающей борьбы. Не верилось, что такое вообще возможно…
Приходя вечером, Егор всегда надевал перчатки, пряча железы на ладонях. Это срабатывало.
Настя встала, включила свет.
– Есть хочешь?
– Угу, – он лежал на спине, тонул в ощущениях незыблемого, всеобъемлющего покоя.
– Щедрин перенастроил синтезатор. Пищевые брикеты, если честно, надоели. Видеть их не могу, – она уже накрывала на стол. – Чем пахнет? Узнаешь?
– Нет, – Егор наблюдал за ней, невольно любуясь.
– Мясо.
– Настоящее? – недоверчивая улыбка тронула его губы.
– Ну, хорошо, синтезированное, – она тоже украдкой смотрела на него, словно до сих пор не верила своему счастью. – Мыть руки и к столу! Ох, извини, – она запоздало вспомнила про перчатки.
– Нормально. Он заткнулся, – оба поняли, что Егор говорит о хондийском нерве.
– Совсем? А как же работа?
– Когда ты рядом – молчит, – Егор сел на пустой контейнер. Меблировка жилых отсеков по-прежнему изготавливалась из подручных материалов. – Ну, давай попробуем?
Они поужинали, болтая ни о чем. Действительно важных событий в их жизни хватало с избытком, но каждое несло боль.
– Помнится, ты меня совсем не замечал, – Настя коснулась прошлого. – А я так волновалась, ждала… – она невольно покраснела.
