— Я в тот вечер смотрела по телевизору запись передачи
и очень ругала себя — зачем я туда пошла, на телевидение? Но сделать уже ничего
было нельзя, я же не распоряжаюсь эфиром. И когда Игорь позвонил и начал
кричать, я думала, что все дело в ток-шоу.
— С какой стати вы вообще решили обнародовать свою
историю? — спросила Элла, в которой запоздалая ревность окончательно
заглушила страх. — Жили бы себе спокойно…
— Да как же спокойно? — с душераздирающей
интонацией спросила Надя. — Я ведь не замужем!
— Ну и что? — опешила Элла. — Сейчас знаете
сколькие не замужем? Если всех незамужних выстроить по экватору, выйдет как
минимум три оборота!
— Женщина должна хотя бы побывать замужем! —
упорствовала Надя, сделав угрюмое лицо.
— Почему бы вам не побывать замужем вот за ним? —
требовательно спросила Элла, кивнув подбородком на Маргачева.
Тот стоял посреди коридора в позе провинившегося дитяти,
зато губы кусал с байроновской страстью.
— Что же, вы совсем ничего не понимаете? —
неожиданно рассердилась Надя. И тут же объяснила:
— Саша прекрасный человек, но он мало зарабатывает. Мы
с Шуриком не сможем жить на актерскую зарплату!
— Тогда и Шурика надо было рожать не от актера! —
выговорила ей Элла.
Отчего-то ей стало казаться, что убивать ее здесь не
собираются. Эти двое не были похожи на злодеев, а Маргачев меньше всего годился
на роль убийцы, хотя злого оборотня играл очень правдоподобно.
— А алиби у вас есть? — спросила Элла, голос
которой обрел, наконец, присущую ему звучность.
— У меня есть! — тотчас сказала Надя тоном
прилежной ученицы. — Я была у подруги с еще двумя подругами.
— А у меня нет, — эхом откликнулся
Маргачев. — Я спал дома после спектакля. Один. — Он поднял голову и
посмотрел на Эллу просительно:
— Но я не убивал вашего мужа, честное слово!
— Что мне ваше честное слово? — расстроилась
та. — Меня в убийстве подозревают, а за что, собственно? У всех кругом
мотивы, которых на три убийства хватит, а я, как дура, бегай от милиции!
— Так вы тоже не знаете, кто убил Игоря? —
спросила Надя.
— Пока не знаю, но узнаю! — неизвестно кому
пригрозила Элла. — Кстати, вы когда-нибудь видели у Игоря коричневый
портфель? — спросила она, с трудом перешагнув через собственную гордость.
— Не-ет, — проблеяла Надя. — Никогда не
видела. Ко мне он никогда с портфелем не приезжал, — добавила она и
неожиданно покраснела.
Из-за того, что она покраснела, Элла слегка смягчилась.
— Тогда еще один вопрос. После спектакля Игорь заявил,
что поедет через Садовое на Маяковку. У вас не возникает никаких ассоциаций?
Все-таки вы были с ним знакомы гораздо дольше, чем я! — великодушно признала
она. — Может быть, он там кофе пил или заходил в какой-нибудь фирменный
магазин за любимыми сигаретами?
Надя собрала лоб в гармошку, несколько секунд рассматривала
потолок, потом радостно объявила:
— На Маяковке живет его друг Рома Хоменко. Мы часто ездили
к нему в гости… — Надя прикусила язык, и в коридоре повисло неловкое молчание.
— Правильно вы меня по телевизору дурой назвали, —
похвалила ее Элла. — Вы вот что, — ей понравилось чувствовать себя
великодушной, — вы сейчас позвоните этому Роме и скажете, что я к нему
через полчаса приеду для приватного разговора. А вы, — обратилась она к
Маргачеву, — меня к нему отвезете.
Возражать ей никто не стал, и в назначенное время Элла уже
стояла перед железной дверью, за которой обитал неведомый Хоменко. Когда он
открыл дверь, то выглядел очень, очень смущенным.
— Здрась-те! — сказал он и сделал такой широкий
приглашающий жест, что даже стукнулся рукой о стену. — Я — Рома.
— А я жена Астапова! — жестко сказала Элла, решив
не сюсюкать с человеком, который водил дружб?? с любовницей друга, а не с его
законной женой. — У меня к вам есть несколько вопросов. — Она сделала
выразительную паузу и добавила:
— Если вы не возражаете.
Хоменко не возражал и потрусил впереди нее на кухню, чтобы
заварить чай. Он был довольно упитанным мужчиной с круглыми щечками, каких
изображают на красочных этикетках немецкие пивовары. И еще носил нерусские
усики и домашний костюм из толстого плюша. Он принес Элле свои соболезнования,
которые запил большим глотком чая и заел пряником в шоколадной глазури.
— Что вас интересует? — спросил Роман,
почувствовав, что Элла не расположена к задушевной беседе и не собирается
угощаться сладостями, томящимися во всевозможных корзинках и вазочках.
Она несколько секунд думала, а потом выстрелила наугад:
— Коричневый портфель!
И попала в точку. Хоменко выронил из рук пустую чашку, и
она, шлепнувшись на блюдце, опасно закачалась и тревожно задинькала. Щечки его
обвисли, а губы сжались до размеров пуговки. Он схватил со стола салфетку и
промокнул совершенно сухой лоб. Потом жалко улыбнулся и сказал:
— Надеюсь, он попал в ваши руки!
То же самое он недавно говорил Наде Степанец, и сейчас
испытывал нечто похожее на угрызения совести.
— Нет, — ответила Элла с сожалением, —
портфель пролетел мимо меня. Но я о нем знаю. Так что вы там в него положили?
— Как что? — изменился в лице Хоменко. —
Деньги, разумеется! Вы что, сомневались?
— Много? — продолжила допрос Элла.
— Тридцать пять тысяч.
— Рублей или чего? — опешила та.
— Долларов, долларов, конечно! Это была его доля.
Несколько лет назад он вложил в меня деньги! Не такую большую сумму, конечно,
но она за это время выросла.
— В каком смысле — в вас?
— В мой маленький бизнес! — торопливо пояснил
Хоменко. — Но недавно — очень удачно для меня, надо признать! — Игорю
вдруг срочно потребовалась довольно крупная сумма. Я под это дело выкупил у
него его долю. В тот вечер он заехал ко мне и забрал деньги. Они были в
коричневом портфеле.
— С серебряными замочками? — уточнила Элла.
— Просто с металлическими, — растерялся Хоменко.
— Я имею в виду — под серебро, а не под золото? С
беленькими замочками, а не с желтенькими?
— С беленькими, с беленькими, — мелко закивал тот.
И подобострастно спросил:
— Вы что, не можете его найти?
Элла не ответила. Вместо этого она откусила полватрушки,
прожевала и вперила в Хоменко прокурорский взор:
— Алиби у вас есть?
— Ка-какое а-алиби? — У Романа пропал аппетит, и
он отложил в сторону большую, обсыпанную корицей булку. — На когда?
