— На тогда, когда убили Игоря. Думаю, вы не могли себе
позволить выплатить ему такую сумму денег. Поэтому просто сделали вид, что
выплатили. То есть выплатили, но решили ее потом назад вернуть. Поэтому поехали
к нам домой, стукнули Игоря по голове и забрали свой портфель обратно.
— Да вы просто дура какая-то! — рассвирепел
Хоменко. — Чего вы придумали? Я отдал деньги, говорю вам — отдал!
— Но вы ведь не захотели рассказывать милиции про
портфель, а?
— Конечно, не захотел! — пробурчал Хоменко и
надулся. — Я ж им должен буду объяснить про налоги, то да се… Мне это
надо?
— Но милиция должна знать, что пропал портфель с
деньгами! — закричала Элла и хотела топнуть ногой, но остереглась — каблук
уже был чиненый.
— Пусть она узнает это как-нибудь по-другому, не от
меня, — быстро сказал Хоменко и предупредил:
— Я показаний давать не буду, даже если вы на меня
легавых наведете.
— Если у вас есть алиби, то легавые не придут.
— Я был в клубе «Патриот». Там столько народу может это
подтвердить, у-у!
— Учтите, алиби будут проверять, — сказала Элла,
рассчитывая, естественно, на Овсянникова.
— И пусть! — обрадовался Роман. — Я все время
был в зале, никуда не выходил!
— Ну хорошо, — смилостивилась Элла. — Можете
вызвать для меня такси.
— А это правда, что Игоря убили сковородкой? —
шепотом спросил Хоменко, которому подобная расправа казалась совершенно
фантастической. — Пистолет там или нож — это еще туда-сюда. Но умереть от
удара сковородкой — это так унизительно…
— Поверьте, ему все равно, — оборвала его
Элла. — Это нам не все равно, а ему — без разницы.
Хоменко проводил ее до двери, убежденный, что жена Игоря —
бесчувственная и наглая женщина. Надя лучше. Надя веселая и всегда старалась во
всем угождать приятелю своего друга.
Глава 8
Когда Овсянников вошел в квартиру, Элла жарила оладьи. Оладьи
получались толстенькие, воздушные и пахли замечательно. Она жарила их не для
того, чтобы заслужить похвалу сыщика, а просто потому, что проголодалась, а его
все не было и не было. Идти в магазин она боялась, в кафе тоже, поэтому,
обнаружив в холодильнике пачку кефира, решила быстренько сварганить ужин.
— Что это? — спросил Овсянников, тревожно поводя
носом.
— Оладьи будешь? — крикнула Элла из кухни и
разогнала полотенцем дымок, облагородивший воздух холостяцкой квартиры. —
С вареньем!
— Буду, конечно, — сыщик выглядел
раздосадованным. — Но мы, кажется, договорились, что ты ради меня не
напрягаешься.
— Я и не напрягаюсь, я, можно сказать, наоборот —
отдыхаю. А что, твои жены никогда не жарили оладьи? Ах, да! Их же интересует
только процесс производства младенцев!
— Ну да! — фыркнул Овсянников. — А откуда ты
узнала про жен? Как всегда, дядя проболтался?
— Да нет, тут одна приходила, плакалась.
Овсянников наколол на вилку угощение и целиком засунул в
рот.
— Вкусно! — похвалил он. — А ты была замужем?
Элла втянула голову в плечи и сказала:
— Была. Мы развелись. А ты уходишь от ответа. Ничего не
говоришь про своих жен.
— А что про них говорить? — пожал тот
плечами. — Они есть, и одно это говорит само за себя. Если ты однажды
вписал женщину в свой паспорт, будь уверен, ее ничем оттуда не выскрести.
— Ты обещал рассказывать мне все о поисках Астаповой, а
сам ничего не рассказываешь! — укорила его Элла.
— Да ну ее к черту! — свирепо ответил тот. —
Понятия не имею, куда она делась. Сегодня весь день звонил по межгороду, просил
своих друзей проверить дом ее тетки в Саратове и квартиру университетской
подруги в Одессе. Потом еще двоюродная бабушка в Твери. В общем, одна головная
боль.
— И что? — со скрытым торжеством спросила Элла.
— По нулям. Так что рассказывать почти нечего. Кроме
того, на мне висит бракоразводный процесс, и в деле полно осложнений. Я нанял
девицу, чтобы она соблазнила мужа и собрала компромат, но этой дуре так
понравился этот муж, что она решила стать его постоянной любовницей и показала
мне кукиш.
— Ты занимаешься такими грязными делами? —
разинула рот Элла.
Овсянников снисходительно посмотрел на нее:
— Девочка моя, это один из самых невинных приемов,
которые только можно придумать. Если ты хочешь стать матерой секретаршей
частного детектива, тебе придется с этим примириться. А что там у тебя? Все
сделала, как я просил?
— Сделала, — кивнула Элла и быстро отчиталась.
Потом отвернулась налить чаю и как бы между прочим сказала:
— Знаешь, мне кажется, что в том портфеле были деньги.
Овсянников, надо отдать ему должное, не стал удивленно
ломать брови и спрашивать — в каком портфеле. Он только спросил:
— С чего ты взяла?
— Сам подумай: Астапов год назад купил своей любовнице
Наде квартиру. И отдал он за нее не меньше сороковника.
— Я узнавал. Астапов заплатил за нее без малого
шестьдесят тысяч долларов, — поправил Овсянников.
— Шестьдесят? — ахнула Элла, у которой при живом
муже не было даже приличной обуви. — Где же он их взял? Зарплата у него
ведь была не такая, чтобы скопить на квартиру. Я так думаю, —
спохватившись, добавила она. — Кроме того, сын на стороне…
— Не знаю, откуда он их взял, — признался
Овсянников. — Меня Борька не уполномочил вести следствие по делу об
убийстве, понимаешь? Я Астапову ищу.
— Чтобы сдать бедную женщину милиции!
— Если в портфеле, как ты говоришь, были деньги, то она
вовсе не бедная.
— Ты думаешь, она убила мужа, взяла бабки и смылась?
Разве такое поведение соответствует ее характеру? Мне кажется, она совсем
другой человек!
— Вот поймаю ее, тогда скажу, — пообещал Овсянников.
В этот момент позвонили в дверь.
— Чего ты так испугалась? — удивился он, когда
Элла вскочила и заметалась по кухне, как слегка помятая бабочка.
— Вдруг это твои жены? — выдавила из себя та.
— Пришли делать детей? — с иронией спросил
сыщик. — Вряд ли.
Он отправился открывать, и через минуту весь коридор
заполнил сочный голос Бориса Михальченко:
— Жека, ты один? Жека, мне надо с тобой посоветоваться.
Мне кажется, следователи начинают копать под нас.
— Под кого — под вас?
Элла, которой путь в комнату был отрезан, присела, точно
вратарь, ожидающий нападения, потом рванула с места и, пулей влетев в ванную
комнату, заперлась на задвижку. Прижала ухо к двери, чтобы не пропустить ни
одного слова. Она рассчитывала, что Овсянников поведет своего дружка пить кофе,
который сам хлестал с утра до вечера, точно жнец квас. Так и вышло. Один за
другим оба протопали по коридору и загромыхали кухонными табуретками.
