Впрочем, не только эти звуки раздавались в темноте вокруг
них.
Еще был слышен тонкий, но очень неприятный писк, и шорох
множества маленьких лап.
— Леня, — раздался испуганный голос Лолы, здесь
крысы!
— Само собой, — равнодушно отозвался
Маркиз. — Где же им еще быть, как не в канализации? Это еще что, говорят,
здесь даже крокодилы водятся! Так что у нас с тобой еще все впереди…
— Крокодилы? — истерично вскрикнула Лола. —
Да здесь крысы размером с крокодила!
И у них глаза светятся! Леня, я больше не могу!
Я боюсь! Ты же знаешь, как я боюсь крыс!
— Ну, что я тебе могу предложить? Если закрыть глаза,
ты можешь оступиться и упасть в воду.., то есть в то, что здесь течет.., а там
крыс еще больше…
— Ты это нарочно? — воскликнула Лола, чуть не
плача. — Никогда не думала, что ты такой жестокий!
— Постой, — в голосе Лени послышалась явная
радость. — Кажется, мы добрались до выхода!
Он остановился около стены и показал Лоле на торчащие из нее
железные скобы, по которым, как по лестнице, можно было подняться к потолку
туннеля.
— Я полезу первая, — заявила Лола, оглядываясь на
светящиеся в темноте крысиные глазки. — Чтобы скорее выбраться отсюда…
— Я тебя понимаю, — ответил Маркиз. И, как
воспитанный человек, охотно пропустил бы вперед. Но на этот раз первым придется
идти мне, чтобы открыть люк. Тебе с ним просто не справиться.
И он ловко полез по железным скобам.
На этот раз Лолу не пришлось торопить, она как обезьяна
карабкалась вслед за своим компаньоном, прижимая к груди Ну И и в ужасе косясь
на снующих внизу крыс.
Леня быстро добрался до края лестницы, уперся плечом в
тяжелый люк, закрывавший выход из туннеля и сдвинул его в сторону.
Он выбрался наружу, протянул руку Лоле и помог ей подняться
следом.
Они радостно вдохнули свежий ночной воздух.
— Неужели все позади? — радостно воскликнула Лола
и повалилась прямо на землю, заросшую густой пыльной травой.
— Все будет позади тогда, когда мы доберемся до
дома, — остудил ее Леня, оглядываясь по сторонам.
Они были на пустыре, на краю заросшего травой склона,
спускающегося к воде.
— Я круто извиняюсь, — послышался рядом хриплый
голос. — У вас костюм в полосочку, не дадите случаем папиросочку?
Леня оглянулся и увидел коренастого оборванного типа с
лицом, до самых глаз заросшим густой черной щетиной.
* * *
Бомж подошел еще ближе и вдруг остановился как громом
пораженный и повел носом, принюхиваясь.
— Ох, мать грузопассажирская! — проговорил он то
ли в крайнем удивлении, то ли в немом восхищении. — Московская —
Каширская!
Это не от вас ли, круто извиняюсь, таким ядреным запашком
шибает?
— А что, коллега, — осведомился Маркиз, — у
вас к такому изысканному аромату идиосинкразия?
— Чегой-то? — бомж невольно попятился. Иностранцы,
что ли? Вот бог ночку послал!
— Почему иностранцы? — обиделся Леня. Мы свои,
родные.
— А тогда, ядрена картона, что ж ты выражаешься как
неродной? По-русски не умеешь?
— Умею, дядя, умею! — успокоил его Маркиз. —
Я тебе говорю — ты че, блин, никогда такого шмона не нюхал?
— Во, тепереча вижу, что свои! — бомж довольно
расплылся. — Почему не нюхал? Еще как нюхал! Еще и не такое! Когда
Васька-Полстакан на прошлую Пасху сапоги снял, еще, мать квадратно-гнездовая,
не так шмонало!
Собаки, и те на хрен разбежались! Птицы, которые поближе
подлетели, прям попадали!
— А ты, дядя, как же — выдюжил?
— А мне, мать двойная-осевая, все до соседнего забора!
Мне, круто извиняюсь, не привыкать! Я тех птичек, что попадали, подобрал да в
котелок! Хорошего супчика мы тогда с Полстаканом похлебали!
— А чего ж ты, дядя, от нас тогда так шарахнулся?
— А это я, круто извиняюсь, больше от удивления!
Поглядел — с виду вроде лохи как лохи, а запашок — как будто только что
прямиком из вокзального гальюна вынырнули!
— А вот тут вы, коллега, недалеки от истины! —
грустно проговорил Маркиз.
— Ну что ты, мать твою садово-огородную, опять за
старое? — пригорюнился бомж. — Опять разучился по-русски лопотать?
— Пардон! — Маркиз приложил руку к сердцу. —
Я, блин, говорю — ты, дядя, в самую точку попал! Мы сюда, можно сказать, прямо
из самого.., этого самого и прибыли! Так что, дядя, если у тебя есть где
обсушиться — наша благодарность не будет иметь ни границ, ни берегов!
— Обсушиться — это можно, — солидно кивнул
бомж. — Обсушиться — это запросто. Тут у нас с Полстаканом близехонько как
раз эта… президенция имеется! — И он двинулся вверх по склону, поманив
новых знакомых вслед за собой.
— А что, дядя, — осведомился Маркиз, догоняя
своего провожатого, — как тебя звать-то?
— Звать-то меня просто, — ответил бомж. Хоть
свистни, хоть пальцем помани. Мы люди не гордые. А кличут меня просто —
Карбюратором.
— Ничего себе! — удивился Маркиз. — За что же
это тебя так окрестили?
— А вот это, мил человек, до тебя не касаемо! —
бомж неожиданно обиделся. — Я ведь, мать твоя монетизация, тебе всяких
разных вопросов не задаю? Вижу, люди в дерьмеце чуть не утопли — ну так до меня
это не касается! Мало ли чего им там понадобилось? Может, дело какое, или
просто так — гуляли…
— Ну, извини, дядя, я тебя обидеть не хотел! —
примирительным тоном проговорил Леня.
Впереди из темноты показалось что-то вроде индейского
вигвама. При ближайшем рассмотрении жилище оказалось всего лишь грудой пустых
картонных коробок и пластиковых ящиков. В самой середине этой груды имелся лаз,
завешенный мешковиной. Позади этого удивительного строения потрескивал
небольшой костерок, возле которого суетилась темная сутулая фигура.
— Когой-то там черти несут? — осведомился человек
у костра, подслеповато вглядываясь в темноту. — Ты, что ли. Карбюратор?
— Я, Полстакаша, я самый! И со мной гости! Принимай!
— Вот те нате, хрен в томате! — оживился
Полстакан. — Явились, не запылились! И никак одна баба? Это ж надо — и
выразиться при ней нельзя, как душа требует!
Возле костра валялось что-то лохматое, что Леня сначала
принял за старый полушубок.
Однако «полушубок» пошевелился, поднял голову и оказался
довольно большой, сильно потрепанной собакой совершенно неопределенной породы.
Собака пригляделась к новым гостям, повела носом и чихнула.
— До чего я дожила. — вполголоса проговорила
Лола. — Даже бродячие собаки приходят в ужас от моего запаха и внешнего
вида!
