— Это везение, — не задумываясь, выпалил он. — Характерное для меня везение.
Кабаллина, готовая спустить шкуру с идиота, из-за которого попала за решетку — и не только в переносном, но, пожалуй, и в буквальном смысле — оторопела и неожиданно для самой себя решила дать этому олуху шанс выбраться из ямы, которую он сам для себя выкопал.
— Что вы считаете характерным для своего везения? — надменно спросила она, давая понять, что от его ответа многое будет зависеть.
Фоули ответил, осторожно и тщательно подбирая слова.
— Характерным для моего везения является то, — сказал он наконец, — что я впервые встретил такую красавицу как вы, и этой красавице больше всего на свете хочется сделать из меня лепешку.
Это был очень удачный ответ, а если добавить промелькнувшее в глазах Фоули страдание, то и очень правдивый.
Кабаллина решила смилостивиться над удрученным кентавром и слегка притушить свой гнев, но не собиралась так просто отпускать Фоули с крючка.
— А почему вы решили, что мне хочется сделать из вас лепешку? Считаете, что я похожа на преступницу?
— О, нет. Так о вас я никогда бы не смел подумать.
— В самом деле? Однако программа, которая идентифицировала меня как гоблинскую грабительницу банков, была составлена вами, по вашим меркам и представлениям.
«Какая остроумная леди, — подумал Фоули. — Остроумная и шикарная».
— Верно, — признал он. — Но я полагаю, виной всему второстепенные факторы.
— Какие, например?
Фоули решил идти напролом. Он чувствовал, что чем дольше смотрит на эту леди-кентавра, тем сильнее переклинивает его мозги. Пожалуй, точнее всего это можно было описать как низковольтный электрический шок, с помощью которого он приводил в чувство добровольцев, принимавших участие в его опытах по искусственной бессоннице.
— Какие? Положим, что моя машина оказалась беспросветной дурой, поскольку вы — полная противоположность гоблинскому грабителю банков.
Кабаллина была польщена, но еще не побеждена.
— А именно?
— А именно не принадлежащий к семейству гоблинов владелец банковского счета, который пришел, чтобы сделать вклад.
— Кем на самом деле я и была, чучело.
— Что? — вздрогнул Фоули.
— Чучело. Ваша машина — чучело.
— О, да. Абсолютно верно. Я немедленно разберу ее на части и переделаю в тостер.
Кабаллина прикусила губу, чтобы скрыть улыбку.
— Это для начала. Но вам придется еще немало потрудиться, чтобы мы были квиты.
— Понимаю. Если у вас в роду были преступники, я сотру эту информацию из всех баз данных. А если хотите, то могу сделать так, что вы вообще для всех исчезнете, мне это по силам, — Фоули заново продумал свою последнюю фразу. — Только не подумайте, что я собираюсь убить вас, у меня совершенно нет подобных намерений. Меньше всего в жизни я хотел бы видеть вас убитой. Совсем наоборот.
Кабаллина сняла висевшую на спинке стула сумку и перекинула через плечо, обтянутое отделанной бахромой блузкой.
— Вы сказали «совсем наоборот», мистер Фоули. Что вы имели в виду?
Фоули впервые за все это время взглянул ей прямо в глаза.
— Хочу, чтобы вы были счастливы и жили вечно.
Кабаллина двинулась к выходу, и Фоули подумал:
«Глупый осел. Ты все испортил».
Но она остановилась возле двери и бросила Фоули спасательный круг.
— У меня есть штрафной талон за парковку в неположенном месте, который я оплатила, но ваши машины, похоже, имеют зуб на меня и утверждают, что я этого не делала. Вы должны проверить.
— Нет проблем, — сказал Фоули. — Считайте, что все уже улажено, а машина отправлена на слом.
— Я собираюсь рассказать обо всем своим друзьям, — произнесла Кабаллина, уже выходя за дверь. — Я собираюсь увидеться с ними на ленче в галерее Гувра в этот уик-энд. Вы любите живопись, мистер Фоули?
После того как она ушла, Фоули простоял как пригвожденный еще целую минуту, глядя в ту точку, где находилась голова Кабаллины в тот момент, когда она произносила свою последнюю фразу.
Позднее он сто раз прокрутил запись с камеры наблюдения, пока не убедился в том, что Кабаллина в самом деле недвусмысленно назначила ему свидание.
Теперь они были женаты, и Фоули считал себя счастливейшим чучелом на свете, и хотя город сейчас погрузился в кризис, равного которому не было в его истории, кентавр без колебаний выкроил минутку, чтобы взглянуть на свою прекрасную женушку, которая, вероятно, сейчас сидит дома и беспокоится о своем любимом муже.
«Кабаллина, — подумал он. — Скоро увидимся».
Почти сразу после свадьбы между Фоули и его женой установилась особая ментальная связь, которая часто наблюдается между близнецами.
«Я знаю, что ты жива», — думал Фоули.
Но это было все, что ему известно. Она жива, но могла быть ранена, схвачена, встревожена, она могла попасть в беду. Этого Фоули не знал. Но должен был узнать.
АРК-лайтс, посланный Фоули «проведать» Кабаллину, был выращен именно для этой цели и четко знал свое задание. Еще несколько месяцев назад Фоули покрасил на кухне лазером угол потолка — это пятно будет маяком для стрекозы, даже если она окажется в сотнях километров от него.
Остальные АРК-лайтс Фоули подключил к главному операционному залу, где за ними мог наблюдать Мейн, после чего сосредоточился на АРК-лайтс Кабаллины.
«Лети, моя хорошая, лети».
Модифицированная стрекозка проскользнула сквозь вентиляционную систему Полицейского управления и помчалась над городом, передавая по дороге картины царящего в нем хаоса. На площадях и автострадах по-прежнему полыхали огни. От обрамлявших каждую улицу рекламных щитов остались одни обгоревшие остовы, а вытекающая из разрушенного водохранилища вода заполнила вкопанный в землю открытый амфитеатр почти до верхнего ряда сидений.
«Каких-нибудь пять минут Мейн сумеет продержаться, — думал Фоули. — Я спешу к тебе, Кабаллина».
АРК-лайтс пролетел в стороне от центральной площади к южному пригороду, который действительно напоминал деревню. Здесь небольшими рощицами росли генетически модифицированные деревья, а в самих рощицах даже обитали лесные звери, поголовье которых тщательно и постоянно отслеживалось — как только животных становилось больше, чем нужно, «лишних» из них переправляли наверх, на поверхность Земли. Жилища здесь были скромными, менее современными по архитектуре и располагались за границами зоны эвакуации. Фоули и Кабаллина жили в маленьком двухуровневом домике с кирпичными стенами и закругленными окнами. Домик был окрашен в осенние тона, а внутреннее убранство всегда казалось Фоули нарочито стилизованным «под старину», хотя он не мог и помыслить о том, чтобы упомянуть об этом при Кабаллине.
