– Вот это да! – восхищенно проговорил Алеша.
– Циркач. Ладно, держи манипулятор. – Робот протянул мимикру руку, и тот ее осторожно пожал.
Лес, казалось, звенел от пения птиц и жужжания летающих насекомых. Через листву солнце достигало земли только в виде мелких зайчиков. Из-под ног беглецов постоянно выпархивали яркие, как игрушки, пернатые, выскакивали мелкие животные, а иногда и невидимые в листве зеленые змеи. Лес просто кишел живностью, но это не радовало, а скорее пугало Алешу и мимикра.
Наконец Алеша задал вопрос, который его давно мучил:
– А куда мы идем, Цицерон?
– Вперед, – бодро ответил робот, разрывая грудью колючие лианы. – Сзади за нами идут тимиуки, значит, мы должны идти вперед.
– Но мы же не знаем, что там впереди, – не удовлетворившись ответом, сказал Алеша.
– Зато мы знаем, что позади нас, – ответил робот.
– А я уже запутался, где перед, а где зад, – тяжело дыша, пропыхтел мимикр.
– Мы уйдем так далеко, что нас не найдут, – сказал Алеша.
Он вдруг отчетливо представил, что они заблудились в дремучем тимиукском лесу, и у него задрожала нижняя губа.
– Не бойся, малыш. Когда мы уйдем от них подальше, мы спокойно повернем к реке, там построим плот и переберемся на другую сторону. А там уж до дома рукой подать. Главное – не дрейфь. Уж я-то умею ориентироваться на пересеченной местности.
Неожиданно они вышли к болоту, которое уходило вправо и влево, насколько можно было разглядеть между деревьями. Алеша остановился и вопросительно взглянул на Цицерона.
– Что ты на меня так смотришь? – спросил робот. – Мне туда нельзя. Я знаю, что такое болото. Ты и моргнуть не успеешь, как от меня на поверхности воды останется одна мигалка. В общем, надо идти в обход, вглубь леса.
– Ой, заведешь ты нас, – запричитал мимикр. – И не увижу я больше никогда свою родную тетушку, и не будет у меня маленького домика на спокойной планете с теплым климатом. И не заведу я…
– А если мы заблудимся? – перебил его Алеша.
– Вы же со мной, а это то же самое, что и с компасом на руке. Так что вперед!
Они двинулись вдоль кромки темной воды, из которой густыми пучками торчали ярко-зеленые веники болотной травы. Кое-где на поверхности лесного болота виднелись крупные фиолетовые цветы, и над ними, словно маленькие вертолеты, кружились мохнатые жирные мухи. Цицерон с громким чавканьем вытаскивал ноги из сырой почвы и, чтобы как-то отвлечь спутников от мрачных мыслей, начал рассказывать:
– Однажды мы с твоим отцом попали в очень похожую переделку.
Это было на планете Сарот, где-то в двенадцати световых годах от Земли. У нас сломался вездеход, Алексей Александрович забрался ко мне на плечо, и мы решили идти пешком через джунгли. А там джунгли не этим чета: зверь на звере и зверем погоняет. Да все такие кровожадные. Только отвернешься, как тебя кто-нибудь за манипулятор – хвать. Мясокомбинат, да и только.
– А мне папа ничего об этом не рассказывал, – удивился Алеша.
– Мало ли что он тебе не рассказывал, – ответил робот. – Папы – это такие люди, любого из них потряси, они столько историй рассказать могут, только успевай уши развешивать.
– А как же его не съели в таком лесу? – спросил Алеша.
– Так вот, подошли мы к болоту. Вижу, сквозь листву кто-то смотрит на твоего папу голодными глазами и облизывается. Я и говорю: Алексей Александрович, вы бы пересели ко мне на спину, а то ведь собьют с плеча, до земли не успеете долететь – слопают. Ты что, отвечает твой папа, там сзади две такие зверюги за нами крадутся, только и ждут, чтобы я к тебе на спину перебрался. Ты и обернуться не успеешь, как от меня одни резиновые сапоги останутся.
Ну, идем мы дальше вдоль поганого болота, от хищников отмахиваемся. Проходим метров двести. Тут с дерева свешивается лапа размером с мой манипулятор и вот с такими когтями, – Цицерон пошевелил своими крюками-пальцами. – Берет эта лапа твоего отца за воротник и тянет наверх. Надо понимать – прямиком в пасть. Я и говорю ему: что же это вы, Алексей Александрович, меня здесь одного бросаете? Никто же не поверит, что вас скушали у меня на глазах, то есть на фотоэлементах, и я ничего не сделал, чтобы вас спасти. А он уплывает вверх, кричит как оглашенный и эдак ногами подрыгивает. Ну, тут я, разумеется, не стерпел: как трахнул манипулятором по ветке. Папа твой, конечно, сразу ко мне на плечо вернулся, а на землю свалилось такое симпатичное мохнатое существо – то ли паук, то ли обезьяна. Очень большой зверь, с бегемота или даже больше. Глазищи – во! Зубы – во! В общем, типичный людоед. Вцепился, бедолага, мне в ногу чуть выше колена, да так сильно, что у него зубы на землю посыпались. Злобный оказался. Потом понял, что я не плюшка с маком, и дал деру. Тут Алексей Александрович мне и говорит: все, Цицерон, хватит. Надо срочно что-то придумывать. А то ведь ночью, когда ничего не будет видно, меня слопают. Минут семь ломали головы. Он свою, а я – свою. И что ты думаешь, нашли выход.
– Лес подожгли? – предположил мимикр.
– Включили мигалку! – воскликнул Алеша, который слушал робота с широко раскрытыми глазами.
– Ни то и ни другое, – важно ответил Цицерон. – Лес поджечь – это форменное самоубийство, а сирена для их зверя все равно что приманка – сбежались бы со всего леса. Мы вернулись к вездеходу, благо недалеко ушли. Для облегчения вырвали из него мотор, выбросили все лишнее, даже лебедку сняли. Одни инструменты и аккумуляторы оставили. Я впрягся в эту бронированную таратайку и на тросе потащил через джунгли. Вы бы видели, как эти зверюги бросались на окна вездехода – цирк. Очень им, видно, хотелось полакомиться землянином. Аж все колеса изгрызли до самых ободов. Вот там, пока тащил вездеход, меня и потянуло на философию. Задумался я о природе всего живого и даже закон вывел: чем живее живое существо, тем оно прожорливее и агрессивнее.
– А может, наоборот? – перебил его мимикр. – Чем прожорливее живое существо, тем оно живее и агрессивнее?
– Это не важно, – отмахнулся Цицерон.
– А что дальше было? – спросил Алеша.
– А дальше было вот что: на второй день я как-то зазевался и угодил в такое зыбкое место – топь называется. Ушел в болотную жижу почти по пояс. Тут-то, думаю, мне и конец, а если мне, то и твоему папе тоже. Алексей Александрович, конечно, и сам все понял. Сидит в вездеходе, смотрит на меня испуганными глазами и руками разводит. А я все глубже и глубже погружаюсь в трясину. И так неохота мне было в болоте тонуть! Кругом птички поют, цветы величиной с автомобильное колесо цветут, звери вокруг симпатичные шастают, а я, как обыкновенная железная болванка, стою на месте и смотрю, как вода поднимается все выше и выше. До выключателя дошла. Алексей Александрович уже голову руками обхватил, и тут я… Стоп! – неожиданно сказал Цицерон и указал куда-то вперед. – Если я не ошибаюсь, а я никогда не ошибаюсь, впереди стоит дом.
