Другая женщина, которая, кажется, сейчас входила в его жизнь и определяла ее, та, которая точно знала, что она делает, объявила об окончании своего собрания.
Гости поклонились ей и начали покидать зал. Шиньцзу остался в помещении. Тай посмотрел на экран, за которым прятался. С этой стороны не было видно отверстий.
Он взглянул на второй экран.
Он вышел последним. Управляющий закрыл дверь. Утонченно изящные сопровождающие Тая стояли там, скромно пряча руки в рукава. Он увидел стоящих поодаль вместе Чжоу и Лю. Интересно, подумал он, не задержится ли брат, чтобы поговорить со мной? Он не знал, готов ли он к этому. Сыма Цянь тоже его ждал.
– Можете уделить мне несколько минут? – спросил Тай.
– Сочту за честь, – серьезно ответил поэт, без намека на иронию.
Они двинулись по первому длинному коридору вместе с двумя женщинами. Лучи солнца проникали с запада сквозь раскрашенные окна из шелковой бумаги, образуя через равные промежутки пятна мягкого вечернего света. Они шли сквозь них. Свет и тень, снова свет и тень…
Глава 18
Покрасневшее солнце висит низко, в воздухе темная дымка. Сегодня похолодало, поднялся ветр. Ли-Мэй надела поверх туники рубашку богю, а сверху – еще и телогрейку из верблюжьей шерсти. Она понятия не имеет, где их достал для нее Мешаг в этой пустоте. Сама она не видела никаких признаков человеческого жилья, даже не чувствовала запаха дыма, принесенного ветром.
В роскошном дворце у горячих источников Ма-вая, к юго-западу от степных пастбищ и Стены, за широкой, опасной рекой, ее старшие братья читают стихи перед придворными Катая в зале из сандалового дерева и золота. Их слушатели пьют вино, приправленное перцем, и нежный ветерок делает мягким весенний воздух.
Ли-Мэй все время оглядывается через плечо. Она продолжает нервно оглядываться с тех самых пор, как взошло солнце и стало достаточно светло. Они выехали под звездами, тонкий месяц закатился, волки стали невидимыми. Ночные звуки. Какой-то мелкий зверек умер в темноте – она слышала короткий писк.
А вот Мешаг не оглядывается. Он позволил лишь два раза ненадолго остановиться за весь длинный день. Во время первого отдыха он сказал ей, что их не догонят ни сегодня, ни завтра.
– Им пришлось подождать, узнать, куда мы двигаемся. Теперь они знают, но бушует пыльная буря. Это задержит их на пару дней.
– А нас?
Он покачал головой:
– Буря? Она от нас далеко. Только ветер.
Только ветер. И бесконечная трава. И небо, которое гораздо выше, чем она когда-либо видела. Трудно поверить, что твоя жизнь что-то значит под этим небом. Неужели здесь небеса дальше от людей?
Приходится ли молитвам и душам проделать более долгий путь?
Мешаг подает сигнал на второй привал ближе к заходу солнца. Она предвидела это. Закат – это второе время дня, когда он охотится. Ли-Мэй спешивается. Он коротко кивает, как обычно, скованно, и скачет прочь, на этот раз – на восток, вдоль того пути, которым они ехали сюда.
Ли-Мэй не представляет себе, как он определяет направление. Если она вчера его правильно поняла, то его народ редко ездит по этим землям. Здешние племена шуоки – их враги, и они тоже бунтуют против власти Катая. Она мало знает о шуоки. Помнит только рассказ о том, как генерал Ань Ли подавил их восстание: героический поход, что-то в этом роде.
Они никого не видели. У нее ощущение, что было бы нехорошо, если бы их увидели, если бы их нашли здесь. Тем не менее степи широки, так обширны, что даже не верится. Возможно, это нас спасает, думает она.
На этот раз в том месте, где он остановился на вечерний привал, нет воды. А ведь Ли-Мэй так надеялась на пруд! Ей очень хочется опять стать чистой. Это входит в ее понимание самой себя. Это грязное создание с сальными волосами на лошади богю и в одежде богю (рубашка ей велика и пахнет животным жиром) – не тот человек, которым считает себя Шэнь Ли-Мэй.
Она все яснее сознает, что не должна так думать – с каждым прошедшим днем, с каждым ли, который они проехали. Того человека, которым она была прежде, изменили, уничтожили, приняв решение назвать ее принцессой и отправить на север.
Ли-Мэй думает, что, если бы она действительно была решительной, она бы заявила, что та девушка, которая выросла у ручья недалеко от реки Вай, как и та, которая служила императрице при дворе и в ссылке, умерла.
Она бы оставила ее в прошлом, вместе с воспоминаниями, как призрак.
Это трудно сделать. Труднее, чем она ожидала. Возможно, это не должно ее удивлять. Кто может так легко отказаться от привычек и образов своей жизни, от способа мышления, от понимания мира?
Но дело не только в этом, решает Ли-Мэй, вытягивая ноющую спину. Она живет – и скачет – в хрупком, но очевидном состоянии надежды, и это все меняет.
Мешаг, сын Хурока, – неописуемо странный, иногда – почти не человек, но он ей помогает, из-за Тая. А его мертвые глаза не отменяют и не уничтожают его стойкости и опыта. Он убил лебедя одной стрелой. И у него есть волки…
Он возвращается к ней перед тем, как совсем стемнело.
Ли-Мэй сидит в высокой траве, глядя на запад. Ветер стих. Изогнутый месяц закатился. Она видит звезду Ткачихи. Есть песня о том, как луна проплывает мимо нее, потом плывет под миром в ночи и снова выплывает наверх и приносит послание от ее возлюбленного с дальней стороны неба.
Мешаг привез воду во флягах и седельную сумку, полную красных и желтых ягод. Больше ничего. Она берет воду, использует часть на то, чтобы вымыть лицо и руки. Ей хочется спросить о кроликах, о каком-нибудь другом мясе. Но она молчит.
Он садится на корточки рядом с ней, кладет между ними кожаный мешок. Берет пригоршню ягод. И говорит, словно она задала вопрос вслух:
– Ты могла бы съесть сурка сырым?
Ли-Мэй смотрит на него.
– Нет… пока нет. А что?
– Нельзя огонь. Шуоки. Еще лебеди, возможно, ночью.
Они их ищут.
Мешаг сказал, что она задает слишком много вопросов. Она не готова позволить этой части ее умереть или потеряться. Она берет ягоды. Желтые ягоды горькие. Она говорит:
– Можно… можно мне спросить, куда мы едем?
У него чуть дрогнули губы:
– Ты же уже спросила.
Ей хочется рассмеяться, но это слишком трудно. Она проводит рукой он своим растрепанным, стянутым сзади волосам. Ее отец так делал, когда пытался думать. Как и оба ее брата. Она не может вспомнить (и это грустно), делает ли так же младший брат.
– Я боюсь, – говорит Ли-Мэй. – Мне это не нравится.
– Иногда бояться следует. Имеет значение то, что мы делаем.
Она не ожидала, что всадник богю тоже так думает. Говорит:
– Мне лучше, когда я знаю, что ждет впереди.
