Необходимость не возникала, когда они путешествовали вниз по реке к дому семьи Шэнь Тая. Один раз, во время легкого дождика, им встретились три угрожающего вида человека, которым могла прийти в голову мысль ограбить их, если бы они не увидели одетого в черное каньлиньского воина с двумя мечами и луком. Троица быстро пропала из виду, растворившись в мокром подлеске.
Однако когда они двинулись на запад, все начало казаться Яню другим. Начиная с того утра, когда они покинули поместье Шэнь и двинулись по пыльной дороге на северо-запад, а потом еще западнее, к пустыне, он старался зажигать свечи или жечь благовония и оставлять подношения во всех встречных храмах и всем богам.
К северу от них, параллельно их маршруту, лежала имперская дорога, проходящая через столицу префектуры Чэньяо, а за ней – самая восточная часть Шелкового пути, ведущего из Синаня к Нефритовым Воротам и гарнизонам в коридоре Каныпу.
На всем протяжении имперской дороги стояли оживленные деревни и комфортабельные постоялые дворы при почтовых станциях. Там должно было быть хорошее вино и красивые женщины. Может быть, даже светловолосые танцовщицы из Сардии, работающие в домах удовольствий по пути в столицу. Девушки, которые умели выгибать тело назад и касаться земли одновременно ступнями и ладонями и таким образом вызывать захватывающие картинки в мозгу мужчины с богатым воображением.
Но Шэнь Тая там не было, не так ли? И не имело смысла ехать пять или шесть дней на север, чтобы выбраться на главную дорогу, когда их собственный путь лежит к Железным Воротам у Куала Нора, а не к перевалу у Нефритовых Ворот.
И вот теперь его друг Янь, его верный друг, к концу молчаливого дневного путешествия по цветущей местности поздней весной чувствовал каждую твердую кость своей маленькой мохнатой лошадки. Он не будет пить то вино, слушать музыку на тех постоялых дворах и учить надушенных женщин прикосновениям, которые нравятся ему больше всего.
Именно Вань-Сы решала, какое расстояние они проедут каждый день, доберутся ли до деревни и договорятся о крыше над головой для ночлега или остановятся под открытым небом. У Яня все болело, как у дедушки, каждое утро, когда он просыпался на мокрой от росы земле, да и деревенские постели были едва ли лучше.
Ради чего-то менее важного, чем те известия, которые он вез, он бы этого не вытерпел, сказал он себе. Просто не вытерпел, каким бы близким ни был ему друг, какими бы прощальными стихами и объятиями они ни обменялись в гостинице «Ива» у западных ворот Синаня, когда Тай уехал домой, чтобы начать траур по своему отцу. Тогда Янь, и Лунь, и другие подарили ему сломанные ветки ивы на прощание, чтобы обеспечить благополучное возвращение.
Другие? Их было полдюжины в гостинице «Ива», прославившейся расставаниями, свидетелем которых она была. Но никого из других не было с Янем на этой дороге, не так ли? Они довольствовались тем, что напились, когда Тай уехал, а потом восхваляли Яня и сочиняли стихи, и тоже дарили ему ветки ивы, в том же дворе гостиницы, когда он отправился в путь два года спустя. Но ни один не вызвался ехать вместе с ним, не так ли? Несмотря на то что сначала предполагалось путешествие всего на десять дней, или около того, в семейный дом Тая.
«Ха!» – подумал Чоу Янь, проехав много дней трудного пути на запад от этого поместья. В этот момент, решил он, его самого можно было по справедливости назвать героем, доказательством глубины и прочности дружбы во времена славной Девятой династии. Им придется признать это, когда он вернется, всем им: больше никаких шуточек за вином насчет слабости и лени. Это была слишком приятная мысль, чтобы держать ее в себе. Он высказал ее Вань-Сы, по дороге.
Такая же напрасная трата дыхания и слов, как всегда. Черная одежда, черные глаза, невозмутимость этой женщины-воина, какой он ни у кого не встречал. Это вызывало раздражение. Слова, обращенные к ней, пропадали даром. Она была красавицей, если подумать, но Янь не мог припомнить, видел ли ее когда-либо улыбающейся.
В ту ночь она убила тигра.
Он даже не знал об этом, до самого утра, когда увидел тушу животного с двумя стрелами в ней, на краю зеленой бамбуковой рощи, в двадцати шагах от того места, где они спали.
Янь открыл рот. Произнес, заикаясь:
– Почему ты не… Я даже не…
Он вспотел, у него дрожали руки. Он бросал быстрые взгляды на убитого зверя и отводил глаза. Ужасающие размеры. Голова его закружилась от страха. Он сел, прямо на землю. Увидел, как Вань-Сы подошла и выдернула свои стрелы – уперлась сапогом в бок тигра и выкрутила из туши древки стрел.
Она уже навьючила постельные принадлежности и прочие вещи на третью лошадь. Теперь она вскочила на своего коня и нетерпеливо ждала его, протягивая ему повод его коня. Яню удалось встать и забраться на него.
– Ты даже ничего мне не сказала вчера ночью! – произнес он, не в силах отвести глаза от тигра.
– Вы меньше жалуетесь, если выспитесь ночью, – ответила телохранительница. У нее это считалось длинным предложением. А потом она двинулась прочь, и солнце поднималось у них за спиной.
Через два вечера они добрались до перевала Железные Ворота.
Комендант два дня кормил их (рагу из баранины и рагу из баранины), позволял Чоу Яню развлекать его сплетнями из столицы и отправил их на запад, посоветовав, где остановиться на три ночевки по пути к Куала Нору, чтобы приехать к озеру утром.
Янь был согласен последовать этому совету: ему вовсе не улыбалось встретиться с призраками любого сорта, не говоря уже о разгневанных призраках и в том невероятно большом количестве, о котором говорили солдаты в форте. Но Вань-Сы с презрением отнеслась к вере в подобные вещи и не хотела провести лишнюю ночь в каньоне среди горных котов, о чем прямо и заявила. Если его друг выжил у озера, и пробыл там два года…
Они двигались вперед два долгих дня, в течение которых Янь боролся с головокружением (он с трудом переносил разреженный воздух на этой высоте), пропустив рекомендованные комендантом места ночевок. На третий день, к вечеру, когда солнце стояло впереди, они одолели подъем из последнего ущелья между скалами и неожиданно вышли из тени на край луговой чаши такой красоты, что замирало сердце.
И, двигаясь вперед по высокой траве, Чоу Янь наконец увидел своего дорогого друга, стоящего в дверях маленькой хижины. Он ждал их, чтобы приветствовать, и душа Яня возрадовалась так, что не выразить даже стихами, а долгое путешествие показалось ничтожным, какими обычно и кажутся испытания, когда им приходит конец.
Измученный, но довольный, он остановил свою маленькую лошадку перед хижиной. Шэнь Тай был одет в белые траурные одежды, но его свободные штаны и тунику покрывали пятна пота и грязи. Он был небритый, загорелый, с огрубевшей кожей, точно крестьянин, но он смотрел на Яня с лестным изумлением.
Янь чувствовал себя героем. Он и был героем. Немного раньше у него пошла носом кровь из-за большой высоты, но об этом незачем рассказывать. Он только жалел, что принес такие плохие новости. Но если бы они не были плохими, его бы здесь не было, правда?
