Легко было винить сына за все это: именно Бицан предложил правителям держать здесь коней. По мнению Неспо шри Мгара, это была дурацкая идея, прибавленная к дурацкому подарку. Следовало сделать вот что, если уж пришлось это выполнять: вывалить все двести пятьдесят коней на голову катайца у Куала Нора, и пусть он сам делает, что может, чтобы доставить их туда, куда ему хочется. Если коней украдут, или они разбегутся, заболеют, или умрут по дороге, тем лучше для Тагура, по мнению Неспо.
Бывшему врагу, который может опять стать врагом в будущем, не отдают сардийских кавалерийских коней. Этого нельзя делать. И он не собирался никого слушать, особенно своего безнадежного сына, рассуждающего о договоре, подписанном после Каула Нора, или о уважении к желаниям красивой принцессы, которую им так любезно прислали не заслуживающие никакого доверия катайцы.
Фактически, заявил Неспо своему сыну однажды вечером в начале лета, вся эта история с принцессой и конями могла быть частью коварного заговора катайцев.
Бицан, который мыслил слишком современно и слишком склонен был спорить с отцом, даже если тот сказал, что солнце светит в полдень, когда небо голубое, ответил:
– После двадцати лет? Слишком долго для подготовки заговора. Думаю, ты их чересчур боишься.
За это Неспо вышвырнул его из своей комнаты.
Он часто выгонял Бицана, хотя на следующий вечер звал его обратно. Или вечером второго дня, если очень гневался, потому что… ну, потому что это его сын, не так ли? И потому что не все, что он сказал, было глупостью.
Возможно, старый армейский офицер Тагура когда-нибудь признает, что мир меняется. Ему это не обязательно должно нравиться, учтите.
И он не совсем понимал, что почувствовал, когда в конце лета прибыли курьеры из-за границы – два всадника под знаменем мира, – чтобы сообщить, что катаец из Куала Нора приехал за своими конями. Это означало, что его умный сын оказался прав.
Они встретились, каждый с полудюжиной сопровождающих, на открытом месте рядом с рощей вязов. Холмистая местность между крепостью Досмад и центральным городом префектуры Хсень была одним из относительно открытых участков между Катаем и Тагурским плато.
Шэнь Тай подъехал туда, где его уже ждали, в сопровождении эскорта из каньлиньских воинов. Бицана немного удивило то, как он был рад видеть этого человека.
Неспо хотел, чтобы его сын надел доспехи – он невероятно гордился тагурскими кольчугами, превосходящими все, что ковали в Катае, – но Бицан отказался. Был жаркий, влажный день, они не собирались на битву, и ему было бы неловко, если бы катаец решил, что он надел доспехи из хвастовства.
Шэнь Тай первым спрыгнул с Динлала. Бицану было приятно снова видеть своего коня, тем более было очевидно, что за ним хорошо ухаживали.
Катаец прошел вперед. Остановился и поклонился, прижав кулак к ладони. Бицан помнил его жест. Он спешился и сделал то же самое, не заботясь о том, что подумают его солдаты. Шэнь Тай первым это сделал, не так ли? А они вдвоем когда-то провели ночь в хижине среди мертвых.
Он спросил, на языке Катая:
– Тебе еще не надоели каньлиньские воины? – И усмехнулся.
Тай слегка улыбнулся:
– Та была подделкой, эти – нет. Рад снова тебя видеть.
– Я рад, что ты выжил.
– Спасибо.
Они отошли вдвоем чуть подальше от своих сопровождающих. День выдался душный, возможно, пойдет дождь, давно необходимый.
Шэнь Тай сказал:
– Динлал – великолепен, выше всяких похвал. Ты бы хотел получить его обратно?
Они могли так с тобой поступить, эти катайцы, – по крайней мере, некоторые из них. Бицан покачал головой:
– Это был подарок. Я польщен, что ты им доволен.
– Ты выбрал себе трех коней из табуна?
Разумеется, Бицан уже это сделал. И не стеснялся этого.
– Боюсь, я выбрал трех из самых лучших, – сказал он.
Шэнь Тай снова улыбнулся, хотя его охватило странное ощущение, что сделал он это с трудом. Бицан посмотрел на него пристально и удивился.
Собеседник заметил его взгляд. Он пошутил, слишком небрежно:
– А, и как тагур узнает хорошего коня?
Бицан позволил себе улыбнуться в ответ. Но теперь, когда он это заметил, было очевидно, что даже при мастерстве катайца скрывать свои мысли Шэнь Тай изменился с тех пор, как покинул озеро.
А почему бы ему не измениться?
– Ты выяснил, кто пытался тебя убить? – спросил Бицан. И увидел, как его собеседник замер, заколебался.
– Ты же был там, – слишком небрежно ответил Шэнь Тай. – Это сделала женщина, притворившаяся каньлиньским воином.
Это был отказ сказать правду. Бицан почувствовал, что покраснел от унижения, и отвернулся, чтобы это скрыть.
Тай пожалел о своих словах, как только произнес их. Он снова заколебался, ему было трудно. Перед ним был тагур, а в Катае бушевало восстание.
Он набрал воздуха. Он ведь уже решил доверять этому человеку, тогда, у озера.
– Прости меня, – сказал он. – Это был недостойный ответ. Но я не говорил об этом ни с кем.
– Не заставляй себя…
– Это Вэнь Чжоу, первый министр, послал убийцу. Были и другие, по дороге. Как ты и предполагал.
Он увидел, как тагур, широкоплечий, загорелый на летнем солнце, повернулся и посмотрел на него. Поблизости никого не было, и это было хорошо. Тай услышал вдалеке раскаты грома. Будет дождь.
– Первый министр Катая так тебя ненавидит?
– Он меня так ненавидел.
– А теперь уже нет?
– Он мертв.
И если это сообщит тагурам нечто такое, чего они еще не знали, да будет так. Они это все равно узнают, так пусть узнают от этого человека, от его… ну, его друга. Пусть он сообщит эту новость.
Бицан смотрел на него.
– Возможно, об этом знают в Ригиале, но я в этом не уверен.
– На северо-западе началось восстание, – сказал Тай. – Первый министр Вэнь Чжоу признал свою вину в том, что допустил это.
Этого пока достаточно, подумал он.
– И его убили?
Тай кивнул.
– И теперь ты в безопасности?
– Не больше, чем любой человек в эти трудные дни.
– Но тебя наградил император? Как ты того заслуживал?
– Наградил. Спасибо тебе, что сделал это возможным.
Это было правдой, конечно. Тай получил богатство, много земли и доступ к власти, если захочет. Хотя император, который дал ему все это, в этот самый момент ехал куда-то на юг, к Великой реке, и он уже не правил Катаем.
Нет необходимости говорить всю правду, когда армии в походе…
