Она и сейчас охвачена больше гневом, чем другими чувствами, но понимает, что это, возможно, способ скрыть от себя самой и от других страх. Именно гнев не позволяет ей быть добрее к двум женщинам, которые сейчас принадлежат ей. Они боятся. Конечно, боятся. Она могла бы быть добрее. Они ни в чем не виноваты.
Ли-Мэй думает, что в их горе нет позора. И в их ужасе тоже, а ведь он стал еще сильнее, что вполне предсказуемо, с тех пор как они проехали Шуцюань – последний большой город к северу от Синаня, – а затем добрались до большой излучины Золотой реки и до Стены.
Шуцюань проехали много дней назад. Они миновали Стену и четыре дня назад выехали в дикую степь. Солдаты салютовали им сверху, когда они проезжали сквозь стену.
Ли-Мэй считает, следит за временем, как может. Это привычка. Ее отец говорил, что ему в ней это нравится. Отец умер, иначе этого бы не случилось.
Начальник имперского эскорта три раза поклонился принцессам, и потом вместе с армией Летающего Дракона из Синаня повернул назад у тяжелых ворот Длинной стены – назад в цивилизованный мир. Ли-Мэй, вышедшая из своего паланкина, стояла под ветром желтого дракона и смотрела им вслед. И видела, как затворились ворота мира.
Кочевники-варвары взяли на себя охрану двух катайских невест, которых им отдали – обменяли на меха, верблюдов и янтарь, но, главным образом, на коней и военную поддержку.
Впервые богю прицелились так высоко, или им дали так много.
Настоящая принцесса, тридцать первая дочь катайского императора Тайцзу (да живет он и правит страной вечно, под небесами!), после соответствующей церемонии, принятой в стране пастбищ, станет самой новой женой Хурока, правящего кагана, владыки степей, или той их части (большей части), которая является верным союзником Катая.
Каркающие черные вороны, которые служат советниками императорского трона, недавно решили, что именно сейчас, при чрезмерно раздутой армии, учитывая проблемы с затратами на нее и на лошадей, будет мудрым и предусмотрительным оказать пьющим кумыс степным варварам такую честь, о которой в другое время и помыслить было бы невозможно.
Ли-Мэй не должно быть здесь, она не хотела быть принцессой. Если бы ее отец не умер и на два года не прекратились бы все семейные церемонии и празднества, она наверняка уже была бы замужем, в безопасности. Ее мать и Вторая мать уже занимались устройством ее замужества, по соответствующим каналам.
Она никак не является настоящим членом императорской семьи, она всего лишь фрейлина стареющей, отправленной из города в ссылку императрицы. Но Ли-Мэй – также сестра честолюбивого, занимающего блестящее положение брата, и поэтому она станет, теперь уже скоро, неизвестно которой по счету женой второго сына кагана Хурока, Тардука, нынешнего наследника кагана.
Нет никакой уверенности в том, что он останется наследником в этих степях, если верить рассказам. Ли-Мэй обычно прислушивается к разговорам окружающих, она была такой с самого детства, а ее второй брат, Тай, много лет назад вернулся с севера и рассказывал о нем.
Существовали прецеденты – как и для всего, что происходило во дворце Да-Мин, – возвышения с этой целью менее знатной женщины до звания члена императорской семьи. Это было нечто вроде хитрой уловки для варваров. Все подчиненные народы всегда хотят иметь право претендовать на родство с катайским правителем. Если женщина называется принцессой, этого более чем достаточно для второго или третьего участника бракосочетания. Для чужеземного правителя (так бывало несколько раз, хотя никогда – с правителем богю) послали настоящую принцессу.
У нынешнего императора после сорока лет на троне и при наличии десяти тысяч наложниц из всех известных стран мира дочерей было более чем достаточно.
Ли-Мэй иногда думала о жизни этих женщин, запертых за стенами, воротами и окнами из шелковой бумаги своего крыла во дворце, куда вела лестница, охраняемая евнухами. Большинство из них состарились или состарятся, так и не побывав в одной комнате с императором. Или с любым другим мужчиной.
Настоящая принцесса, дочь императора, непрерывно заставляла одну из своих фрейлин (их у нее было шесть) петь и играть для нее песню «Замуж на далекий горизонт», с тех пор как они выехали из Шуцюаня. Принцесса Сюэ и ее женщины. Бесконечные стенания.
Они приводят Ли-Мэй в отчаяние.
Она хочет более глубокой тишины вокруг в этой дикой степи, под этим ветром. Чтобы лелеять внутри себя ярость, отгонять ужас и думать о брате.
О двух братьях. Самый младший, Чао, все еще дома, у реки, он пока не в счет. Думать о доме – перебирать его образы – сейчас вредно, понимает Ли-Мэй.
Она изо всех сил пытается сосредоточиться на том брате, которого ей хочется убить, и на том, который обязан был, каким-то образом, спасти ее от этого.
Хотя, если честно, Тай ничего не смог бы сделать, когда Лю – блестящая находка для его собственных целей – предложил свою сестру в качестве второй принцессы для союза с богю и его предложение приняли. Но почему Ли-Мэй должна быть справедливой? Почему должна смириться в этом краю волков и травы, если она покидает все, что знала, ради пустых степей и примитивных юрт, ветра, несущего желтую пыль из западной пустыни, и ради жизни среди варваров, которые даже не говорят на ее языке?
Этого не случилось бы, если бы ее отец был жив.
Старший сын Лю всегда был красноречив и настойчив, а дочери – это орудия. Многие отцы уступили бы, смотрели бы на семейную славу так же, как Лю, но Ли-Мэй, единственный ребенок-девочка в семье, почти уверена, что генерал, даже в отставке, не позволил бы своему старшему сыну использовать сестру таким образом. Лю никогда бы не посмел даже предложить такое. Амбиции, собственные и семейные, полезны для уравновешенного человека, но есть границы, которые являются частью равновесия.
Ли-Мэй хочется так думать, но она прожила при дворе достаточно долго – приехала туда за год до ссылки императрицы – и представляет себе другую картину. Она почти наяву слышит воспитанный, рассудительный голос Лю:
– Чем так отличается предложение сделать ее фрейлиной императрицы от моего предложения возвысить ее до положения принцессы? Разве оба они не возвеличивают нашу семью? И разве у сестры есть другая обязанность или другая роль в жизни?
Трудно даже в воображении придумать достаточно сокрушительный ответ на такое.
Тай мог бы это сделать, он такой же умный, хотя ум у него другой. Но ее второй брат сейчас невозможно далеко – на западе, среди призраков. Она совершенно уверена, что Лю принял во внимание и его отсутствие тоже, когда строил свои планы. И грустная, милая императрица, сосланная из дворца, погруженная в бесконечные молитвы и слабеющие воспоминания, не могла ничего сделать, чтобы защитить свою придворную даму, когда ее вызвали в Зал Великолепия.
Ли-Мэй, которую сейчас уносят на север, сама теперь за пределами всех границ. Разница в том, что Тай – если он жив – скоро поедет домой. А она – никогда.
