Сын Неба улыбается под прикрытием своей узкой, седой бородки. Он одет в белое, с желтым – цвет императора – поясом. Он носит мягкую серую шляпу, приколотую шпильками к прическе, черные шелковые туфли, расшитые золотом, и по три кольца на каждой руке. Одно кольцо сделано из зеленого нефрита в виде дракона. Только император имеет право носить такое. Сорок лет назад, или немного больше, он убил свою тетку и двух братьев, а еще шестьдесят тысяч человек погибло в следующие недели и месяцы, когда он предъявил свои права на Трон Феникса и захватил его после кончины своего отца.
Император уже не молод. Теперь, после многих десятков лет усердной заботы, его легко утомляют государственные дела и правление. Он строит себе гробницу к северо-западу от Синаня, рядом с гробницами отца и деда, только гораздо больших размеров, – но хочет жить вечно.
Вместе с ней. Вместе с Цзянь, с ее музыкой и юностью, с ее красотой. С этим невероятным открытием, сокровищем, что дороже нефрита, которое досталось ему недавно, в седовласой старости.
Сейчас она движется перед ними по высокой комнате, начиная танец под тихую игру слепца. Среди присутствующих проносится вздох, они все вместе вдыхают воздух, как смертные, которым вдалеке открылось девятое небо – намек на то, какой может быть жизнь среди богов.
Император молчит, глядя на нее. Цзянь смотрит ему в глаза. Она почти всегда смотрит в его глаза, когда он в комнате. Музыка флейты, это тихое дыхание предвкушения, когда начинается ее танец, а потом один голос кричит, вызывая шок, подобно нападению:
– О, как хорошо! Теперь ты для нас станцуешь! Хорошо!
Он радостно смеется. У него странно высокий голос для ошеломляюще массивного тела. Мужчина такой большой, что его ягодицы и бедра вываливаются за пределы циновки, постеленной для него рядом с троном. Ему позволили сидеть, откинувшись на подушки, признавая такую необходимость и оказывая ему честь. Никто другой не имеет права сидеть, кроме императора и слепого музыканта, даже наследник. Шиньцзу стоит рядом с отцом, пьет вино и осторожно молчит.
Осторожность – разумная предосторожность для принца в Катае.
Тот очень большой человек, напрочь лишенный осторожности, родился варваром на северо-западе. В молодости его арестовали за кражу овец, но позволили вступить в катайскую армию, чтобы избежать казни.
Сейчас он достиг такого могущества, что это внушает ужас большинству из находящихся в этой комнате. Он – военный губернатор трех округов, занимающих огромную территорию на северо-западе. Командующий очень большой армии.
Такого никогда раньше не случалось – один губернатор всех трех округов. Такого не допускали.
Толстые ноги этого человека вытянуты прямо вперед перед ним – он никак не смог бы их скрестить. Глаза-щелки почти спрятаны среди складок его гладко выбритого лица. Его волосы под черной шляпой редеют; их осталось слишком мало, чтобы сделать узел. Когда он прибывает с Синань или когда покидает имперский город, возвращаясь в северные округа, двенадцать человек несут его паланкин. Прошли те дни, когда его могла нести лошадь – в битву или куда-нибудь еще.
Его зовут Ань Ли, но уже давно все знают его как Рошаня.
Его ненавидят многие. Но есть и те, кто его обожает, так же сильно и страстно.
Среди тех, кто любит генерала, – император, а Вэнь Цзянь, Драгоценная Наложница, даже усыновила его, сделала своим сыном, – хотя он в два раза старше нее, устроив детскую игру, шутливую церемонию, которую некоторые сочли отвратительной.
В начале этой весны женщины из ее свиты, тридцать или сорок, хихикая среди облаков благовоний и смеси ароматов духов, сняли с Рошаня одежду, пока он лежал на полу в женских покоях, а потом присыпали его пудрой, спеленали и закутали, словно новорожденного, в широкие простыни. Цзянь вошла, смеясь и хлопая в ладоши от восторга, и напоила его молоком, делая вид – некоторые говорили, что из обнаженной груди, – что это ее собственное молоко.
Император, говорили шепотом, пришел в тот день на женскую половину, где толстяк, который некогда был – и во многих смыслах до сих пор им оставался – самым грозным генералом империи, вопил и плакал, как новорожденный младенец, лежа на спине, и тер кулаками маленькие глазки, а холеные, надушенные женщины дворца Да-Мин хохотали до колик, глядя, как Цзянь и Рошань весело играют в центре мира.
Все в Синане знали эту историю. Об этих двоих ходили и другие легенды, которые рассказывали шепотом: произносить их вслух в неподходящей компании было невыразимо опасно. По правде говоря, это было опасно в любой компании.
Высказываться так, как это делает Рошань сегодня вечером, когда Вэнь Цзянь начинает танцевать, является грубым нарушением протокола. Для тех, кто разбирается в таких вещах, это также является ужасно агрессивной демонстрацией самоуверенности.
Генерал неотесанный и необразованный – и сам гордо провозглашает себя таковым, – он родился в одном племени в приграничных дюнах пустыни, среди людей, которые научились выживать, выращивая овец и коней, а потом грабя купцов на Шелковом пути.
Его отец служил в катайской армии на границе, один из многих варваров, заполнивших кавалерию по мере роста имперской армии. Отец поднялся до среднего ранга, прокладывая дорогу для сына, который не всегда был таким тучным.
Ань Ли, в свою очередь, был солдатом, офицером, а затем и старшим офицером. Его солдаты оставили горы вражеских черепов на полях сражений для волков и грифов, завоевывая территории для Катая. После этих завоеваний Рошаня сделали генералом, а затем, очень скоро, – военным губернатором северо-запада, оказав почести большие, чем другим губернаторам.
Поэтому он считает, что ему позволено вести себя так, как не посмел бы ни один человек, даже наследник. Возможно – особенно наследник. Он забавляет Тайцзу. По мнению некоторых из присутствующих в этой комнате, он намеренно ведет себя так, грубо вмешивается, чтобы показать остальным, что ему это можно. Что это можно ему одному.
Среди тех, кто считает так, – новый первый министр Вэнь Чжоу, любимый двоюродный брат Драгоценной Наложницы, занявший этот пост благодаря ее протекции.
Его предшественник, тощий, недремлющий министр, который умер осенью, – к облегчению многих, к горю и ужасу других – был единственным из живых людей, которых заметно боялся Рошань.
Цинь Хай, который упорно продвигал по службе толстого варвара и держал его в узде, ушел к предкам, и дворец Да-Мин стал другим, а это значит – другой стала империя.
Евнухи и мандарины, принцы и военачальники, аристократы, последователи как Священного Пути, так и Учителя Чо, – все они наблюдают за первым министром и самым сильным из военных губернаторов. И никто не совершает быстрых движений и не привлекает к себе внимания. Не всегда полезно быть замеченным.
Из тех, кто следит за первыми медленными, чувственными движениями Цзянь, – ее кремовая с золотом шелковая юбка метет пол, потом начинает подниматься и плыть по воздуху по мере того, как движения становятся все быстрее и размашистее – самый подозрительный взгляд на Рошаня разделяет главный советник первого министра.
