Ли-Мэй опускает голову думает. Снова поднимает взгляд и говорит:
– Я тебе благодарна. Ты… очень рискуешь. Ради меня.
Она кланяется. Дважды, правый кулак в левой ладони.
Она еще так ему не кланялась, но это правильный жест. Пусть ее называют принцессой, но она не принцесса, и все равно это не имеет значения.
Мешаг (мне нужно начать называть его по имени, думает она) лишь смотрит на нее. Она видит, что его не смутил ее поклон. Он – наследник кагана, думает она. А я так далеко от дома…
Он тихо говорит:
– Я тоже хочу его уничтожить.
Ли-Мэй моргает. Он смотрит на нее – мертвые глаза, голая грудь и волосы до талии, – такой чужой, в этой пещере, куда просачивается сверху слабый свет.
– Он сделал это со мной. Мой брат.
И все начинает проясняться, один кусочек головоломки за другим ложится на свое место.
Мешаг еще не вернулся. По ее расчетам полдень давно миновал, хотя трудно определить время внутри пещеры. Теперь вниз проникает больше света – солнце стоит высоко. Ли-Мэй поела и даже ненадолго забылась беспокойным сном, лежа на земле и гальке и положив под голову неудобный мешочек. Она явно не принцесса, если может так спать.
Разбуженная каким-то шумом, который, наверное, ей почудился, она распустила и снова подвязала волосы, потратила немного воды, чтобы снова вымыть руки.
Она не должна выходить наружу. Можно не обратить внимания на приказ – она за свою жизнь не обращала внимания на множество указаний, – но она не склонна этого делать. Побег ей тоже не приходит в голову.
Во-первых, она понятия не имеет, куда идти. Во-вторых, тот человек, которому ее отправили в жены, ищет ее. Она в этом не сомневается и не хочет, чтобы ее нашли. Не хочет прожить всю жизнь в этой степи. Возможно, у нее не останется другого выхода (кроме смерти), но в данный момент, по крайней мере, один выход брезжит в темноте, словно светлячок в ночной долине. Или в пещере.
Она не имеет представления, что собирается сделать Мешаг, но он помогает ей, и это начало, правда? Это может привести ее к гибели, или он может решить потребовать себе ее тело в качестве трофея в войне с братом и взять ее прямо здесь, на земле и камнях. Но что она может с этим поделать, в любом варианте?
Она бы предпочла (это слово кажется абсурдным) быть по-прежнему с императрицей, служить ей – даже в ссылке, не в Да-Мине. Или, еще лучше, очутиться дома прямо сейчас, в начале лета. Она слишком хорошо это себе представляет. Но такие мысли и воспоминания сейчас ей не помогут.
Ли-Мэй сидит, обхватив согнутые колени. Она позволяет себе слезы (никто ведь не видит), а потом прекращает плакать и оглядывается вокруг, наверное, в сотый раз: низкий, узкий туннель, ведущий наружу, кривые стены пещеры, поднимающиеся к свету, мягко льющемуся из отверстий с одной стороны. Камни и галька, разбросанные кости. Конечно, волкам нужно есть и кормить детенышей. Она содрогается. Есть еще один туннель, больший, чем тот, что ведет к входу. Он уходит в глубину. Она увидела его, когда вошла сюда.
Ли-Мэй не может сказать, почему она решает исследовать этот туннель. Беспокойство, желание делать хоть что-нибудь, принять решение, пусть даже незначительное. Терпение не входит в число достоинств Шэнь Ли-Мэй. Мать часто говорила с ней об этом.
Она обнаруживает, что можно стоять во втором туннеле, если слегка согнуться. Воздух кажется ей хорошим, когда она идет по нему. Впрочем, Ли-Мэй не знает, как понять, если он вдруг станет плохим. Она касается шершавых стен с обеих сторон и напрягает зрение, потому что свет начинает слабеть.
Собственно говоря, идет она недолго. Еще одна пещера для родов, думает она, хотя не понимает, почему к ней пришла эта мысль, уже два раза.
Ли-Мэй выпрямляется во второй пещере, не такой большой, не такой высокой. Здесь холоднее. Она слышит слабый звук падающих капель.
Еще кое-что по-другому: здесь не пахнет волками. Она не понимает почему. Разве они не сделали бы свое логово более глубоким, чтобы уйти как можно дальше от внешнего мира? Чтобы защитить щенков? Что их не пустило? И значит ли это, что ей тоже не следует здесь находиться? Она не знает. Ответы слишком далеки от той жизни, которую она прожила.
Затем, когда глаза Ли-Мэй привыкают к более слабому свету, она видит то, что находится в этой пещере.
Обе ладони взлетают к ее рту, словно для того, чтобы запереть внутри звук. Словно вздох или вскрик был бы святотатством. Ее следующая мысль: возможно, она все-таки понимает, почему животные не пришли сюда. Потому что это должно быть – наверняка должно быть – местом сосредоточия силы.
На стене перед собой Ли-Мэй видит, не слишком четко в полумраке, но достаточно ясно, коней.
Неисчислимое количество коней, хаотично перемешанных, нагроможденных друг на друга на всем пространстве, уходящем в темноту. Целые кони, половинки, у некоторых только головы, шеи и гривы. Мчащаяся, беспорядочная, рассыпающаяся масса. Это табун – все головы повернуты в одну сторону, они бегут в одном направлении, вглубь пещеры. Кажется, что они с топотом мчатся по изогнутым стенам. И Ли-Мэй понимает, как только видит их, как только они возникают из темноты на стене, что эти нарисованные, бегущие фигуры невообразимо древние.
Ли-Мэй поворачивается вокруг своей оси в центре потока. На противоположной стене – другое стадо, несущееся галопом в том же направлении. Фигуры коней накладываются друг на друга с дикой, расточительной интенсивностью, такие живые, такие яркие, даже при этом очень тусклом свете, что она мысленно слышит звуки. Дробь копыт по твердой земле. Кони степей богю. Но до того, как племена богю пришли сюда, думает она. На этих стенах нет людей, и кони не укрощенные – свободные, текущие, подобно реке в половодье, к восточному концу пещеры и вглубь нее. Туда, где, как она сейчас видит, находится третий туннель.
Внутри нее возникает какое-то чувство, примитивное и непререкаемое. Оно запрещает ей идти туда. Это не для Шэнь Ли-Мэй. Она здесь чужая, и знает это.
Высоко над щелью входа изображение, намного крупнее всех нарисованных коней: ржаво-коричневый, почти красный жеребец с крутой грудью и с ясно показанным половым органом. А на его теле, по всему телу – и только на нем одном – Ли-Мэй видит отпечатки человеческих ладоней, сделанные более светлой краской, словно заклеймившие этого коня или покрывшие его татуировками.
Она не понимает смысла этого, и даже не надеется когда-нибудь понять, сколько бы ни жила. Зато чувствует здесь ужасающе древнюю силу и ощущает в себе жажду прикоснуться к ней или овладеть ею. Она уверена, что те, кто оставил отпечатки своих ладоней на стене, на нарисованном теле этого царя-коня (сделали ли они это века назад или пришли недавно по этим туннелям), воздавали почести этому табуну, поклонялись ему.
И, возможно, тем, кто нарисовал здесь этих коней, прокладывая путь дальше, в глубину.
Ли-Мэй не последует за ними туда. Она не такой человек, и она слишком далеко от дома. Девушка мысленно видит преграду там, где начинается этот третий туннель. Это не то отверстие, куда она может войти. Ее прежней жизнью не руководила магия, она не была пропитана или сплетена с магией. Ей не нравился мир, даже при дворе, в котором присутствовали алхимики, поглаживающие узкие бороды, и астрологи, бормочущие над своими схемами.
