И, сказав это, Галадан едва заметным жестом начертал у себя на груди какой-то магический знак, и мгновение спустя угольно-черный волк с серебристым пятном на лбу уже мчался куда-то на запад, покинув поляну в лесу.
Но если бы этот волк случайно забежал в лес, черневший чуть южнее того места, где они расстались с Метраном, река событий повернула бы в другое русло.
А там, недалеко от поляны, некогда вырубленной дровосеком вокруг своей хижины, лежал альв, скрытый травой и ветками деревьев; он истекал кровью, сочившейся из десятка глубоких ран. На некотором расстоянии от него, чуть глубже в лес, лежали два мертвых альва. И десять мертвых волков.
И при виде мертвых братьев своих сердце На-Бренделя с Кестрельской марки сжималось от горя и гнева, и лишь эти чувства еще поддерживали в нем едва теплившуюся жизнь. И глаза его в солнечном свете были черны как ночь.
Он видел, как Метран и его Источник вскочили на коней и помчались на северо-запад; видел, как цверги и волки единой стаей ринулись на север. И лишь когда на поляне стало совсем тихо, Брендель с огромным трудом встал на ноги и тоже двинулся в путь — он направлялся в Парас-Дерваль. Он ужасно страдал от боли из-за раны в бедре, слишком много потерял крови, и теперь его одолевала смертельная слабость; но он бы ни за что не позволил себе упасть и не дойти — ведь он был из светлых альвов, и он один из всех своих друзей остался в живых после сражения на лесной поляне и собственными глазами видел только что, как собирает свои силы Тьма.
И все-таки путь был чересчур долог, и Брендель, истерзанный и обессилевший, все еще находился примерно в лиге пути от Парас-Дерваля, когда спустились сумерки.
Весь день на западе слышались далекие раскаты грома, и в столице многие купцы, бросив дела, то и дело подходили к дверям, чтобы взглянуть на небеса — хотя скорее по привычке, чем на что-то надеясь, ибо мертвящее раскаленное солнце по-прежнему сияло в безоблачном небе.
На зеленом пустыре, что в конце Анвил-лейн, Лила опять собрала детей играть в та'киену. Один или двое, правда, отказались, заявив, что им это надоело, но она проявила настойчивость, и остальные все же ей подчинились, зная, что с Лилой лучше не связываться.
Ей снова завязали глаза. Мало того, она велела наложить двойную повязку, чтобы уж совсем ничего не видеть. И первые три раза выкликала свои жертвы почти равнодушным тоном: первые трое вообще не имели особого значения, это действительно можно было считать всего лишь игрой. Но в последний раз, перед тем как спросить о Самом Долгом Пути, Лила опять почувствовала знакомые ей уже ледяное спокойствие и каменную неподвижность; она даже глаза закрыла под двумя своими повязками. Во рту у нее вдруг пересохло, а внутри точно скручивалась и раскручивалась какая-то пружина. И только когда в ушах у нее зашумело — так шумят набегающие на берег волны, — она пропела последние слова та'киены, и когда отзвучало последнее слово, все вокруг нее как бы остановилось.
Она сдвинула повязки и, жмурясь от яркого света, безо всякого удивления увидела, что это снова Финн. И снова она будто издалека слышала удивленные голоса взрослых, наблюдавших за игрой, и где-то совсем вдали — глухие раскаты грома; но смотрела она только на Финна. С каждым разом он казался ей все более одиноким. Она бы, пожалуй, даже пожалела его, но ведь все это было предначертано судьбой, так что жалость казалась ей совершенно неуместной, как неуместным было бы даже малейшее удивление с ее стороны. Сама Лила понятия не имела, что такое Самый Долгий Путь и куда он ведет, но знала твердо: идти по нему должен Финн, а она здесь для того, чтобы Финна по этому пути направить.
И все-таки удивиться ей пришлось, хотя и чуть позже, примерно в полдень. Ведь обычные люди никогда не посещают святилище Богини-матери! И уж тем более — по приглашению самой Верховной жрицы!
Лила по этому случаю даже причесалась, и мать заставила ее надеть единственное имевшееся у нее «приличное» платье.
Теперь, думая о том соколе над Лараи Ригал, Шарра всегда представляла, что он летает там не один. Воспоминания горели в ней, точно жаркий костер под ночным звездным небом.
И все-таки она была дочерью своего отца и наследницей Трона Из Слоновой Кости! Так что многое нужно было обдумать и взвесить, не считаясь с мечтами о соколе в небесах и костром, пылающим в сердце.
Так что Деворш, капитан стражи, явился к ней по ее приказу. Немые впустили Деворша в покои принцессы, и фрейлины тут же, разумеется, принялись шептаться, прикрывая лица шелестящими веерами и поглядывая на высокого капитана, который почтительно раскланивался и хорошо знакомым Шарре голосом произносил слова приветствия. Затем она велела дамам удалиться, с удовольствием отметив, что они были страшно разочарованы, и усадила Деворша в низкое кресло у окна.
— Капитан, — начала она без всяких преамбул, — ко мне попали некие документы, с которыми связана весьма важная проблема.
— Вот как, ваше высочество? — А ведь он хорош собой, думала Шарра, хотя до Дьярмуда ему далеко. Ох, далеко! И он никогда не поймет, почему она улыбается! Впрочем, это неважно.
— По-моему, в старинных летописях сохранилось упоминание о некой лестнице, вырубленной много лет назад в отвесной скале над Саэрен, хотя теперь ступени этой лестницы почти незаметны, но все же…
— В скале над рекой, ваше высочество? Но там же совершенно отвесная стена! — В суровом голосе Деворша отчетливо слышалось недоверие.
— Я ведь достаточно ясно сказала. Или нет? — Капитан покраснел, а Шарра нарочно помолчала, чтобы дать ему возможность осознать собственную оплошность. — Если эта лестница в скале действительно существует, то она представляет собой значительную угрозу нашей безопасности, и нам, безусловно, следует знать о ее существовании. Я хочу, чтобы ты взял двух человек, которым полностью доверяешь, и собственноручно проверил, правда ли это. По вполне понятным причинам, — хотя ни одной из причин сама Шарра указать была бы не в состоянии, — об этом более никто знать не должен.
— Разумеется, ваше высочество. Когда мне от…
— Немедленно! — Она встала, пришлось встать и Деворшу.
— Желание моей госпожи для меня закон. — Он низко поклонился и повернулся, чтобы уйти.
Но она — из-за тех соколов в поднебесье, из-за тех просвеченных лунным светом воспоминаний — снова окликнула его:
— Деворш, еще одно. Я слышала шаги в саду позапрошлой ночью. Ты у стены ничего не заметил?
На лице капитана отразилась искренняя озабоченность.
— Ваше высочество, я сдал дежурство на закате своему сменщику, Башраю. Я немедленно с ним переговорю.
— Сдал дежурство?
— Да, ваше высочество. В ночной дозор мы с Башраем выходим по очереди. По-моему, он человек очень опытный, знающий, однако…
— А сколько человек у вас в дозоре? — Она откинулась на спинку кресла, чтобы стало легче дышать; где-то подо лбом, за глазными яблоками, точно молоточки стучали от напряжения.
