И Дейв, не вставая с колен, закрыл руками лицо. Его била чудовищная, непреодолимая дрожь. Таким, скорчившимся и потрясенным, его и нашли на краю поляны Ливон и Торк.
Когда Табор проснулся, он был совершенно готов. Он сразу узнал рощу Фалинн, куда пришел поститься, и понимал, что проснулся среди ночи потому, что было пора. Он огляделся, всем сердцем готовый воспринять то, что вот-вот явится ему, — свое тайное имя, сокровенную суть своей души.
Некоторое смущение он, впрочем, все же испытывал. Он по-прежнему находился в роще Фалинн, и ложбинку эту для логова выбирал он сам, и все-таки что-то вокруг явно было не так, как прежде. Да, конечно, этой просторной поляны перед ним прежде совершенно точно не было — он бы никогда не выбрал для подобной цели столь открытое место. Табор был совершенно уверен: когда он ложился спать, никакой поляны здесь НЕ БЫЛО!
Потом он обратил внимание на то, что ночное небо имеет какой-то странный оттенок, и в ужасе догадался наконец, что все еще спит и его тотем, видимо, явится ему именно здесь, в этой стране сновидений. Он понимал, как это необычно. Он хорошо знал: всегда все просыпались в роще и видели перед собой свой тотем. И он ждал, изо всех сил стараясь подавить страх.
И дождался: она явилась к нему с небес.
Но то была не птица. Не ястреб, не орел — как он надеялся, как надеялись все его близкие! — и даже не сова. Слушая свое странно бьющееся сердце, Табор догадался, что эта появившаяся ниоткуда поляна была нужна только для того, чтобы могла приземлиться она.
И она приземлилась — да, это была ОНА! — и она сделала это удивительно легко, даже не примяв траву. Лежа совершенно неподвижно, Табор не отрываясь смотрел прямо на нее. Потом заставил себя осторожно расправить не только совершенно затекшие руки и ноги, но и оцепеневший разум и уже с помощью разума постарался воспринять то невероятное, что с ним происходило. То волшебное изысканное существо, что спокойно стояло сейчас перед ним и смотрело прямо ему в глаза, было, конечно же, не из реальной жизни. Как и эти немыслимого оттенка ночные небеса. Да и вообще такого существа еще не было на свете, хотя оно непременно должно было вскоре появиться, это Табор знал твердо и чувствовал, что уже сливается с этим неведомым существом, становится его частью и уже знает его имя, как знает и то, что Кернан, призвав его в рощу Фалинн, велел ему найти именно это существо — как и этому существу было велено отыскать именно его, Табора.
И в последний раз он, самый младший из детей Айвора, успел еще подумать — словно даже и не он сам, а кто-то другой, какая-то иная часть его души подсказала ему: «Вполне было бы достаточно и орла!»
И это была правда. Увидеть орла было бы более чем достаточно, однако этого не произошло. И она, стоя перед ним неподвижно, как оказалось, читает его мысли! И он услышал ее голос — он звучал прямо у него в голове: «Не отвергай меня! — И огромные, удивительные, поразительные глаза заглянули прямо ему в душу. — Ведь в конце концов мы останемся с тобой только вдвоем».
И он понял. Ее голос проник не только в его мысли, но и в сердце. Табор и не подозревал, что зашел по ЭТОМУ пути так далеко. И в ответ на ее мольбу он протянул к ней руку. И она склонила перед ним голову, и он коснулся ее единственного рога.
— О, нимфа Имрат! — только и сумел вымолвить он, и это было последнее, что он помнил, а потом все вокруг окутал непроницаемый мрак.
— Эй! — радостно крикнул Айвор. — Вы только посмотрите, кто к нам пришел! Пусть все радуются, ибо великий Ткач прислал нам нового Всадника!
Но когда Табор подошел ближе, он сразу понял, как трудно пришлось его сыну этой ночью. Свой тотем Табор нашел — это чувствовалось в каждом его движении, в каждом взгляде, — но путь к нему оказался, видимо, чересчур долгим и трудным. Ничего необычного, впрочем, в этом не было; это было, пожалуй, даже хорошо, ибо служило признаком более глубокой связи Всадника со своим тотемом.
И лишь через некоторое время Айвор начал догадываться о том, насколько необычным было испытание Табора.
Конечно, все неофиты являлись из леса совершенно переменившимися, даже глаза их смотрели иначе — еще бы, ведь за одну-две ночи они переставали быть детьми, переходя в разряд взрослых. Естественно, это отражалось прежде всего на их лицах. Но, заглянув в глаза сына, Айвор весь похолодел, хотя в небесах по-прежнему сияло жаркое утреннее солнце.
Похоже, правда, никто больше ничего особенного во взгляде Табора не заметил. Вокруг раздавались обычные приветствия, хотя, может быть, на этот раз они звучали чуть громче обычного — ведь младший сын вождя был призван в рощу самим Богом Кернаном.
Но ДЛЯ ЧЕГО он был призван? Эта мысль не давала Айвору покоя, когда он направлялся вместе с Табором к дому Гиринта. Какую цель преследовал великий Бог?
И все же он улыбался, желая скрыть снедавшую его тревогу, и видел, что Табор тоже улыбается — правда, одними губами, глаза же его остаются серьезными и печальными. И Айвор заметил, как напряжен каждый его мускул, когда обнял сына за плечи.
Постучавшись, они вошли в дом. Как всегда, в хижине Гиринта было темно, и шум, доносившийся с улицы, тоже как-то сразу ослабел и почти перестал быть слышен.
Ровным шагом, хотя и не без опаски, Табор подошел к шаману и опустился перед ним на колени. Гиринт ласково коснулся его плеча. И только тогда Табор поднял голову и посмотрел шаману в незрячие глаза.
Даже в темноте Айвору было видно, как вздрогнул Гиринт, тщетно пытаясь скрыть охвативший его ужас, и чуть было не отпрянул от Табора. Потом они надолго застыли лицом к лицу. Айвору показалось, что прошла целая вечность, прежде чем шаман наконец заговорил.
Но то были отнюдь не те слова, которые полагалось произносить согласно традиции.
— Но этого нет на свете! — воскликнул Гиринт.
Айвор сжал кулаки.
— Пока еще нет, — возразил Табор.
— Да, ты прав… И ты действительно нашел свой тотем. Но все же на свете такого животного нет! Ты достаточно хорошо его почувствовал?
— По-моему, да, — сказал Табор; в голосе его теперь явственно слышалась усталость. — Я очень старался. И, по-моему, мне удалось понять ее и почувствовать.
— Мне тоже так кажется, — сказал Гиринт. Чувствовалось, что он потрясен до глубины души. — Тебе дано было увидеть нечто великое, Табор дан Айвор!
Табор лишь протестующе махнул рукой; казалось, этот разговор истощил его до предела.
— Она же просто пришла ко мне, — пожав плечами, возразил он, покачнулся и рухнул к ногам отца.
Опустившись на колени и прижимая к груди потерявшего сознание сына, Айвор слышал, как шаман произносит обычным своим голосом знакомые слова обряда:
— Его час пробил, я знаю его имя! — А потом Гиринт совсем другим тоном прибавил: — И да хранят его наши могущественные Боги!
— От чего? — вырвалось у Айвора, хотя он прекрасно понимал, что не должен задавать подобных вопросов.
