Он просчитывает ситуацию, подумал Дэвин. Прикидывает шансы. И все это использует — женщину, обряд, всех собравшихся здесь, охваченных страстями людей, — в чисто политических целях. Он понял, что презирает этого человека больше всего, и прежде всего ненавидит его за этот бесстрастный, бесчувственный взгляд, которым тот следит за приближением женщины, готовой рискнуть ради него жизнью. Пресвятая Триада, предполагалось, что он в нее влюблен!
Даже сгорбленный старик рядом с ним, как видел Дэвин, королевский шут, одетый точно так же, как Брандин, ломал руки, и на его лице ясно отражались тревога, волнение и озабоченность.
В отличие от него лицо короля Западной Ладони было застывшей, равнодушной маской. Дэвину даже расхотелось на него смотреть. Он снова повернулся к женщине, которая уже подошла гораздо ближе.
И теперь, так как она уже почти достигла края воды, он видел, что его первое впечатление было правильным, а его поспешное объяснение неверным: Дианора ди Чертандо, одетая в зеленые цвета моря для Прыжка за Кольцом, была самой красивой женщиной, какую он только видел в своей жизни.
«Какой поворот событий был бы для нас желательным?» — спросил он у Алессана три ночи назад, когда они плыли к острову.
Он все еще не знал ответа. Но он смотрел вниз, на женщину, которая уже подошла к морю, и его внезапно охватил страх и совершенно неожиданная жалость. Он крепко вцепился в канаты и стал смотреть со своего очень удобного места.
Дианора знала Брандина лучше, чем любой из живущих людей, это было ей необходимо, чтобы выжить, особенно вначале, чтобы говорить и делать правильные вещи в смертельно опасном месте. Затем, с течением лет, эта необходимость каким-то образом превратилась в нечто иное. В любовь, как ни больно, как ни горько было это признать. Она приехала сюда, чтобы убить, две змеи — ненависть и воспоминания — обвивали ее сердце. А вместо этого она в конце концов стала понимать его лучше, чем любой другой человек на свете, потому что никто на свете не значил для нее столько, сколько он.
И поэтому она чуть было не сломалась, когда, пройдя через скопище людей к молу, увидела, как яростно он сражается, стараясь не выдать своих чувств. Будто его душа пыталась найти выход в его взгляде, а он, рожденный властвовать, будучи тем, чем он был, ощущал необходимость удержать ее в себе, здесь, среди стольких людей.
Но от нее он не мог спрятать душу. Ей теперь даже не надо было смотреть на Руна, чтобы прочесть чувства Брандина. Он отсек себя от своего дома, от всего, что привязывало его к жизни, он находился здесь, среди чужого, покоренного им народа, просил его о помощи, нуждался в его доверии. Теперь она стала его линией жизни, его единственным мостом к Ладони, единственным звеном к любому будущему здесь или вообще где бы то ни было.
Но руины Тиганы лежали между ними как пропасть. Дианора подумала, что ее жизнь служит простым уроком, который гласит: одной любви недостаточно. Что бы там ни утверждали песни трубадуров. Какую бы надежду это ни вселяло, любви просто недостаточно в ее мире, чтобы перебросить мост через пропасть. И поэтому она здесь, и ее ждет то, что показала ей ризелка в саду: конец ужасных, бездонных противоречий в ее сердце. Только о цене спорить не приходилось. С богами не торгуются.
Она подошла к Брандину и остановилась на конце мола, а остальные встали за ней. Над площадью пронесся и стих всеобщий вздох, словно порыв ветра. Странная игра воображения заставила ее зрение на секунду отделиться от тела, и она увидела мол сверху. Она увидела себя так, как видели ее собравшиеся там люди: словно она принадлежала другому миру, словно не была человеком.
Так, должно быть, выглядела Онестра перед своим последним прыжком. Онестра не вернулась обратно, и последствия были разрушительными. И поэтому она получила свой шанс: история предлагала ей мрачный путь к освобождению и к воплощению ее давней мечты.
Солнечный свет был очень ярким, сверкал, плясал на сине-зеленой морской воде. В мире так много ярких красок. За спиной Руна она увидела женщину в ярко-желтой одежде, старика в сине-желтом и более молодого темноволосого человека в коричневом с ребенком на плечах. Все пришли, чтобы посмотреть, как она будет нырять. Она на секунду прикрыла глаза, потом повернулась и посмотрела на Брандина. Было бы легче не смотреть, неизмеримо легче, но Дианора знала, что не смотреть ему в глаза бывало опасным. И, в конце концов, этого человека она любила.
Вчера ночью, лежа без сна, наблюдая за сложными перемещениями лун мимо окна, она пыталась придумать, что могла бы сказать ему на конце мола. Слова, выходящие за рамки ритуала, которые пронесли бы многие слои смысла через годы.
Но в этом тоже таилась опасность, риск погубить все, чем должно было стать это мгновение. А слова, те, что она хотела сказать, были всего лишь еще одной попыткой собрать что-то в единое целое, не так ли? Попыткой построить мост через пропасть. Ведь в этом было все дело, в конце концов. Для нее моста не существовало.
Не в этой жизни.
— Милорд, — официально, осторожно обратилась она к нему. — Я знаю, что недостойна, и боюсь показаться самонадеянной, но если вам и всем собравшимся это доставит удовольствие, я попытаюсь достать для вас кольцо из моря.
Глаза Брандина приобрели цвет неба перед дождем. Его взгляд не отрывался от ее лица. Он сказал:
— В этом нет никакой самонадеянности, любовь моя, и ты достойна больше всех. Твое присутствие придает благородство этой церемонии.
Это ее смутило, потому что не эти слова они с ним приготовили. Потом он отвел от нее взгляд, медленно, как отворачиваются от света.
— Народ Западной Ладони! — воскликнул он, голосом чистым и сильным, голосом короля, лидера, разнесшимся эхом по площади и за ее пределы, между высокими кораблями и рыбацкими лодками. — Леди Дианора спрашивает, считаем ли мы ее достойной совершить для нас Прыжок. Доверим ли мы ей наши надежды на счастливую судьбу в стремлении получить благословение Триады в войне, которой грозит нам Барбадиор. Каким будет ваш ответ? Она хочет его услышать!
И среди оглушающего рева, раздавшегося в знак согласия, громкого и уверенного, как и следовало ожидать после столь долгого предвкушения, Дианора ощутила жестокую иронию происходящего, его горькую издевку.
«Наши надежды на счастливую судьбу». Доверить ей? «Благословение Триады». Через нее?
В тот момент впервые здесь, на самом краю моря, она почувствовала прикосновение к сердцу холодного пальца страха. Потому что это действительно был обряд богов, а она использовала его для собственных тайных целей, для замысла, родившегося в сердце смертной. Допустима ли подобная вещь, какой бы чистой ни была причина?
Дианора оглянулась в сторону дворца и гор, которые так долго определяли ее жизнь. Снега уже сошли с вершины Сангариоса. По преданию, именно на этой вершине Эанна сотворила звезды. И дала им всем имена. Дианора посмотрела вниз и увидела, что Данолеон пристально смотрит на нее с высоты своего роста. Она взглянула в его спокойные, мягкие синие глаза и почувствовала, что тянется к нему назад, сквозь время, чтобы обрести в его спокойствии силу и уверенность.
