— Я не совсем уверен, что это наши замыслы, — откровенно ответил Томаз. — Но так как нам необходим якорь для того, что Баэрд задумал попробовать сделать, одного человека в замке достаточно.
— Достаточно для чего? — снова спросила она, не ожидая ответа.
— Достаточно, чтобы я мог пустить в ход свою магию и найти это место, — откровенно ответил Томаз.
На этот раз хлопала глазами она, а Катриана выглядела невозмутимой и смотрела свысока. Это было нечестно, решила Альенор после: девушка наверняка знала, что старик — чародей. И поэтому не среагировала. У Альенор хватило чувства юмора, чтобы находить их соперничество забавным, и ей даже стало немного жаль, когда Катриана уехала.
Через два дня появилась Элена. Баэрд сказал, что это будет женщина. Он попросил Альенор позаботиться о ней. В ответ на это она тоже подняла брови.
Стоя на северной стене, Альенор оглянулась через плечо. Элена поднялась наверх без плаща и теперь плотно обхватила себя руками за локти. Чувствуя беспричинное раздражение, Альенор сорвала с себя шаль и набросила на плечи женщины.
— Тебе следовало уже знать, — резко сказала она, — здесь становится холодно после захода солнца.
— Извините, — снова повторила Элена, быстро пытаясь сбросить шаль. — Но вы теперь замерзнете. Я пойду вниз и что-нибудь принесу для себя.
— Оставайся на месте! — рявкнула Альенор. Элена замерла, в ее глазах появился испуг. Альенор смотрела мимо нее, мимо темнеющих полей и вспыхивающих внизу огоньков. Это в домах и на фермах зажигали свечи и камины. Она смотрела мимо них, ее взгляд под первыми вечерними звездами устремился на север, воображение уносило ее далеко за пределы видимости, туда, где теперь должны были собраться вместе все остальные.
— Останься, — повторила она мягче. — Останься со мной.
Голубые глаза Элены в темноте раскрылись шире, она тоже смотрела вдаль. Лицо ее было серьезным, задумчивым. Неожиданно она улыбнулась. И затем, что еще более удивительно, подвинулась ближе и взяла Альенор под руку и притянула к себе. На секунду Альенор застыла, потом расслабилась и прижалась к ней. Она попросила общения. Она даже не могла вспомнить, как давно не просила об этом. Совершенно другой вид интимных отношений. В последнее время ей казалось, будто внутри нее разрушается нечто жесткое и твердое. Она ждала этого лета столько лет, что бы оно ни принесло с собой.
Что говорил тот юноша, Дэвин? Насчет того, что им дозволены не только преходящие желания, если только верить, что заслуживаешь этого. Никто не говорил ей таких слов за все эти годы после того, как Корнаро из Борсо погиб, сражаясь с барбадиорами. В то мрачное время его молодая вдова, его новобрачная, оставшись в высокогорном замке наедине со своим горем и яростью, вступила на дорогу, которая сделала ее такой, какой она стала.
Он уехал вместе с Алессаном, Дэвин. К этому времени они, наверное, уже тоже добрались на север. Альенор смотрела вдаль, мысли ее летели, словно птицы сквозь тьму, через разделяющие их мили, туда, где будет решаться судьба всех, когда наступит летнее солнцестояние.
Две женщины, темные и светлые волосы которых перемешал ветер, долго стояли вместе на стене замка, деля между собой тепло, ночь и время ожидания.
Давно говорят, иногда в насмешку, иногда с изумлением, граничащим с благоговением, что, по мере того как дни в Сенцио становятся все жарче, все жарче разгораются и ночные страсти. Гедонистическое самоублажение в этой северной провинции, благословленной плодородной почвой и мягкой погодой, вошло в поговорку на Ладони и даже за морями. В Сенцио можно было получить что угодно, если ты готов за это заплатить. И если готов сражаться, чтобы это удержать, часто прибавляли посвященные.
К концу весны в тот год можно было ожидать, что нарастание напряжения и ощутимая угроза войны уменьшат ночную страсть сенцианцев — и бесконечной череды их гостей — к вину, любовным утехам в разнообразных сочетаниях и потасовкам в тавернах и на улицах.
Кто-то мог и правда так подумать, но не те, кто знал Сенцио. Собственно говоря, было даже похоже, что грозные предзнаменования катастрофы — то, что барбадиоры скопились на границе Феррата, что все больше кораблей флотилии Играта бросали якорь у острова Фарсаро, у северо-западной оконечности провинции, — только пришпоривали разнузданность ночей в городе Сенцио. Здесь не было комендантского часа уже сотни лет. И хотя эмиссары обоих захватчиков с удобствами расположились в противоположных крыльях так называемого Губернаторского замка, жители Сенцио продолжали похваляться, что живут в единственной свободной провинции Ладони.
Эти похвальбы с каждым проходящим днем и с каждой проведенной в сибаритстве ночью все более превращались в пустой звук, а весь полуостров готовился к большому пожару.
Перед лицом этого быстро приближающегося вторжения город Сенцио просто увеличивал и без того маниакальный темп своих ночных развлечений. Легендарные питейные заведения, такие, как «Красная Перчатка» или «Тетрарх», каждую ночь были заполнены потеющими, шумными клиентами, где им подавали крепкие, необоснованно дорогие напитки и поставляли бесконечный поток доступной плоти, мужской и женской, в лабиринте душных комнатушек наверху.
Хозяева гостиниц, которые по каким-то причинам не гарантировали клиентам продажную любовь, вынуждены были предлагать другие приманки. Для Солинги, хозяина таверны под тем же названием неподалеку от замка, хорошая еда, приличные вина, пиво и чистые комнаты служили гарантией существенного, хоть и не роскошного, дохода. Его клиентами были в основном купцы и торговцы, не склонные участвовать в ночном разврате или, по крайней мере, есть и спать среди всеобщего разгула. Заведение Солинги также гордилось тем, что и днем, и ночью, предлагало лучшую музыку, которую только можно найти в городе.
В данный момент, незадолго до обеда, в один из дней конца весны, посетители бара и обеденного зала почти полной таверны наслаждались музыкой странного трио: арфист из Сенцио, игрок на свирели из Астибара и молодой тенор из Азоли, который, если верить возникшим пару дней назад слухам, был тем самым певцом, который исчез прошлой осенью после исполнения ритуальных обрядов на похоронах Сандре д'Астибара.
В ту весну в Сенцио ходило множество разных слухов, но этому мало кто поверил: невероятно, чтобы такая знаменитость пела в сборной труппе вроде этой. Но у молодого человека действительно был исключительный голос, и игра остальных двоих ему не уступала. Солинги ди Сенцио был необычайно доволен тем, как они повлияли на его прибыль за последнюю неделю.
По правде говоря, Солинги принял бы их на работу и поселил у себя даже в том случае, если бы они пели не лучше кабанов во время гона. Солинги уже более десяти лет был другом темноволосого человека, который теперь называл себя Адриано д'Астибар. Другом, и более чем другом; по случайности, почти половина всех постояльцев в эту весну были людьми, приехавшими в Сенцио специально на встречу с этими тремя музыкантами. Солинги держал рот на замке, разливал вино и пиво, руководил поварами и служанками и каждую ночь молился Эанне, богине Огней, перед сном, в надежде, что Алессан знает, что делает.
