— Я не орудие! — Этот вопль вырвался из самого сердца Эрлейна. — Я свободная живая душа с собственной судьбой!
Глядя на лицо Алессана, Дэвин увидел, как этот крик вонзился в его сердце. Долгое мгновение у ручья царило молчание. Дэвин увидел, как принц осторожно набрал в грудь побольше воздуха, словно восстанавливая равновесие под еще одним свалившимся на него бременем, под новым грузом вдобавок к тому, который он уже нес. Еще одно добавление к цене его крови.
— Я не стану лгать и не скажу, что сожалею о сделанном, — наконец ответил Алессан, тщательно выбирая слова. — Я слишком много лет мечтал найти чародея. Я скажу — и это правда, — что понимаю то, что ты сказал и почему ты меня ненавидишь, и могу тебе признаться: я горько сожалею о том, что необходимость требует совершить этот поступок.
— Необходимость ничего не требует! — ответил Эрлейн пронзительным голосом, неумолимый в своей праведности. — Мы свободные люди. Всегда есть выбор.
— Для некоторых из нас выбор ограничен. — Как ни удивительно, это произнес Сандре. Он вышел вперед и встал немного впереди Дэвина. — И некоторые должны делать выбор вместо тех, кто не может по причине отсутствия воли или сил. — Он подошел ближе к двоим собеседникам, стоящим у темного, тихо бегущего потока. — Так же как мы можем сделать выбор и не убить человека, который пытается погубить нашего ребенка, так и Алессан мог сделать выбор и не привязывать к себе чародея, в котором, возможно, нуждается его народ. Его дети. Обе эти возможности не являются подлинной альтернативой для человека с честью, Эрлейн ди Сенцио.
— Честь! — выплюнул Эрлейн. — А каким образом честь может привязать жителя Сенцио к судьбе Тиганы? Что за принц обрекает свободного человека на верную смерть вместе с собой, а затем рассуждает о чести? — Он покачал головой. — Назови это чистым проявлением власти, и покончим с этим.
— Нет, — ответил герцог своим низким голосом.
Уже стало совсем темно, и Дэвин не мог разглядеть его запавших глаз. За спиной он слышал только возню Баэрда, который стал разжигать костер. Над головой первые звезды начинали загораться на черно-синем покрывале неба. Далеко на западе, по ту сторону ручья, последний алый отблеск отметил линию горизонта.
— Нет, — снова повторил Сандре. — Честь правителя и долг заключаются в том, чтобы заботиться о его земле и его народе. Это единственная истинная мера. А платить за это — и это лишь часть цены — приходится тогда, когда он обязан идти против веления своего сердца и совершать поступки, которые глубоко печалят его. Поступать так, — тихо прибавил он, — как принц Тиганы только что поступил с тобой.
Но в голосе Эрлейна по-прежнему звучали вызов и презрение.
— А почему это, — огрызнулся он, — наемный охранник из Кардуна имеет наглость употреблять слово «честь» и рассуждать о бремени принцев?
Ему хотелось сказать нечто язвительное, понял Дэвин, но интонации его голоса выдавали растерянность и страх.
Последовало молчание. Позади них с треском взвилось пламя, и оранжевое сияние разлилось вокруг, осветив напряженное, яростное лицо Эрлейна и худое, черное лицо Сандре с высокими, обтянутыми кожей скулами. Стоящий рядом с ними Алессан, как заметил Дэвин, ни разу не шелохнулся.
— Воины Кардуна, которых я встречал, — ответил Сандре, — высоко ценили честь. Но я не могу претендовать на принадлежность к ним. Не заблуждайся: я не карду. Меня зовут Сандре д'Астибар, я был герцогом этой провинции. И немного разбираюсь в вопросах власти.
Эрлейн открыл рот.
— Я тоже чародей, — прибавил Сандре, как бы между прочим. — Поэтому тебя и раскрыли: по тем слабым чарам, которые ты использовал для маскировки своей руки.
Эрлейн закрыл рот. Он пристально уставился на герцога, словно хотел проникнуть под его маскировку или найти подтверждение в глубоко запавших глазах. Потом бросил взгляд вниз, почти что против своей воли.
Сандре уже широко растопырил пальцы на левой руке. Все пять пальцев.
— Я так и не совершил последнего шага, — сказал он. — Мне было двенадцать лет, когда магия нашла меня. Я был сыном и наследником Телани, герцога Астибарского. И сделал свой выбор. Повернулся спиной к магии и стал править людьми. Я воспользовался своей силой не более пяти раз в жизни. Или шести, — поправился он. — Один раз совсем недавно.
— Значит, заговор против Барбадиора действительно существовал, — пробормотал Эрлейн, временно забыв свой гнев. — А потом… Что вы сделали? Убили своего сына в темнице?
— Да, убил. — Голос звучал ровно, не выдавая никаких чувств.
— Вы могли отсечь себе два пальца и вытащить его оттуда.
— Возможно.
При этих словах пораженный Дэвин резко поднял голову.
— Я не знаю. Я уже давно сделал свой выбор, Эрлейн ди Сенцио. — И с этими тихими словами еще одна боль пришла на поляну, почти что зримая на границе светового круга костра.
Эрлейн заставил себя саркастически рассмеяться.
— Что это был за чудный выбор! — насмешливо воскликнул он. — Теперь ты лишился власти, и семьи тоже, и стал рабом-чародеем у самонадеянного принца Тиганы. Как ты, должно быть, счастлив!
— Это не так, — быстро сказал Алессан.
— Я здесь по собственному выбору, — мягко ответил Сандре. — Потому что дело Тиганы — это дело и Астибара, и Сенцио, и Кьяры, — один и тот же выбор для всех нас. Погибнем ли мы, как жертвы, добровольно идущие на смерть, или при попытке стать свободными? Будем ли прятаться за чужие спины, как делал ты все эти годы, скрываясь от чародеев? Не можем ли мы объединиться плечом к плечу хотя бы один раз на этом охваченном безумием полуострове враждующих провинций, замкнувшихся в собственной гордыне, и прогнать обоих прочь?
Дэвин был глубоко взволнован. Слова герцога звенели в залитой светом костра темноте, словно вызов в ночи. Но когда он закончил, они услышали насмешливые аплодисменты Эрлейна ди Сенцио.
— Превосходно, — с презрением воскликнул он. — Ты должен запомнить это до того времени, когда найдешь армию простаков, которую надо будет сплотить. Простите меня, если сегодня меня не растрогают речи насчет свободы. До захода солнца я был свободным человеком на открытой дороге. Теперь я стал рабом.
— Ты не был свободным, — выпалил Дэвин.
— А я говорю — был! — огрызнулся Эрлейн, в гневе поворачиваясь к нему.
— Возможно, существуют законы, которые меня ограничивают, и правительство, которое меня не устраивает. Но дороги теперь стали безопаснее, чем тогда, когда этот человек правил в Астибаре, а отец того — в Тигане, и я жил так, как хотел, и шел, куда хотел. Вам придется простить мою бесчувственность, но я вам признаюсь, что заклятие, наложенное Брандином Игратским на имя Тиганы, не лишало меня сна по ночам.
— Мы простим, — ответил Алессан неестественно ровным голосом. — Мы все простим тебя за это. И не станем уговаривать тотчас же изменить свои взгляды. Но вот что я тебе скажу: свобода, о которой ты говоришь, вернется к тебе, когда имя Тиганы снова зазвучит в этом мире. Я надеюсь — может быть, напрасно, — что со временем ты будешь добровольно работать вместе с нами, но до тех пор принуждения, порожденного даром Адаона, мне достаточно. Мой отец погиб, и братья погибли у Дейзы, и цвет всего поколения вместе с ними, сражаясь за свободу, Не для того я вел столь опасную жизнь и столь долго боролся, чтобы позволить трусу принижать гибель целого народа и его наследия.
