— Трус! — воскликнул Эрлейн. — Будь ты проклят, самонадеянный, жалкий принц! Что ты знаешь об этом?
— Только то, что ты сам нам сказал, — мрачно ответил Алессан. — Дороги стали безопаснее, сказал ты. Правительство, которое тебя, возможно, не устраивает. — Он шагнул к Эрлейну, будто готов был ударить его, самообладание принца в конце концов дало трещину. — Ты самое отвратительное явление, с которым я столкнулся: покорный и довольный подданный двух тиранов. Твоя идея свободы — это именно то, что позволило им нас покорить, а затем удержать в повиновении. Ты назвал себя свободным? У тебя была свобода лишь скрываться и наложить в штаны, если чародей или один из их Охотников окажется на расстоянии десяти миль от твоей слабенькой маскирующей магии. У тебя была свобода проходить мимо колес смерти, на которых гниют твои собратья-чародеи, свобода повернуться к ним спиной и продолжать свой путь. Теперь все изменилось, Эрлейн ди Сенцио. Клянусь Триадой, теперь ты — участник всех событий! В той же степени, как и любой другой человек на Ладони! Слушай мой первый приказ: ты должен воспользоваться своей магией, чтобы скрыть отрубленные пальцы, точно так же, как и прежде.
— Нет, — решительно ответил Эрлейн.
Алессан больше ничего не сказал. Он ждал. Дэвин увидел, как герцог качнулся было в их сторону, потом сдержался. Он вспомнил, что Сандре прежде не верил в то, что это возможно.
Теперь он увидел. Они все увидели при свете звезд и костра, разведенного Баэрдом.
Эрлейн боролся. Почти ничего не понимая, расстроенный всем происходящим, Дэвин постепенно осознал, что в чародее происходит ужасная борьба. Это можно было прочесть по его застывшей, напряженной позе и стиснутым зубам, по хриплому, учащенному дыханию, по крепко зажмуренным глазам и стиснутым в кулаки пальцам опущенных рук.
— Нет, — задыхаясь, произнес Эрлейн один раз, потом еще и еще, каждый раз все с большим усилием. — Нет, нет, нет!
Он упал на колени, словно подрубленное дерево. Его голова медленно склонилась. Плечи ссутулились, словно он сопротивлялся какому-то непреодолимому нападению, потом затряслись в хаотических спазмах. Он дрожал всем телом.
— Нет, — снова повторил он высоким, надтреснутым голосом.
Его ладони разжались, он прижал их к земле. В красном свете костра его лицо выглядело застывшей страдальческой маской. Пот лил с него градом, несмотря на холодную ночь. Рот внезапно широко раскрылся.
Дэвин отвел взгляд в сторону, охваченный жалостью и ужасом, и тут вопль чародея вспорол ночную тишину. В то же мгновение Катриана сделала два быстрых шага вперед и уткнулась головой в плечо Дэвина.
Этот крик боли, вопль смертельно раненного животного, повис в воздухе между костром и звездами на ужасающе долгое мгновение. Когда он смолк, Дэвин осознал всю напряженность тишины, прерываемой лишь редким потрескиванием хвороста, тихим журчанием воды и неровным, захлебывающимся дыханием Эрлейна ди Сенцио.
Катриана молча выпрямилась и разжала вцепившиеся в плечо Дэвина пальцы. Он взглянул на нее, но она избегала его взгляда. Он снова повернулся к чародею.
Эрлейн все еще стоял на коленях перед Алессаном на молодой весенней траве у берега. Тело его продолжало содрогаться, но теперь уже от рыданий. Когда он поднял голову, Дэвин увидел на его лице следы слез, пота и пятна грязи с ладоней. Эрлейн медленно поднял левую руку и уставился на нее, будто на посторонний предмет, ему не принадлежащий. И все увидели, что произошло, вернее, иллюзию того, что произошло.
Пять пальцев. Он пустил в ход свою магию.
Внезапно раздался крик филина, короткий и ясный, с северной стороны ручья, ближе к лесу. Дэвин почувствовал, что небо изменилось. Он взглянул вверх. Голубая Иларион, снова убывающая до полумесяца, взошла на западе. Свет призрака, подумал Дэвин и пожалел об этом.
— Честь! — едва слышно произнес Эрлейн ди Сенцио.
Алессан не двинулся с места после того, как отдал свой приказ. Он посмотрел сверху на чародея, которого только что привязал к себе, и тихо произнес:
— Мне это не доставило удовольствия, но полагаю, нам необходимо было через это пройти. Одного раза достаточно, надеюсь. Пошли есть?
Он прошел мимо Дэвина, герцога и Катрианы туда, где у костра ждал Баэрд. Мясо уже жарилось на огне. Охваченный вихрем эмоций, Дэвин перехватил вопросительный взгляд Баэрда, адресованный Алессану. Он повернул голову и увидел, как Сандре протянул руку Эрлейну, чтобы помочь подняться.
Долгое мгновение Эрлейн не обращал на нее внимания, потом вздохнул, ухватился за руку герцога и встал.
Дэвин пошел вслед за Катрианой к костру. Он слышал, что двое чародеев следуют за ними.
Ужин прошел почти в молчании. Эрлейн взял свою тарелку и стакан и сел в одиночестве на камне у ручья, как можно дальше от света костра. Глядя на его темную фигуру, Сандре пробормотал, что человек помоложе, вероятнее всего, отказался бы от еды.
— Он умеет выживать, — прибавил герцог. — Любой чародей, продержавшийся так долго, должен это уметь.
— Значит, с ним все будет в порядке? — тихо спросила Катриана. — Он останется с нами?
— Думаю, да, — ответил Сандре, делая глоток вина. Он повернулся к Алессану. — Но сегодня ночью он попытается удрать.
— Знаю, — сказал принц.
— Остановим его? — Это спросил Баэрд.
Алессан покачал головой.
— Не ты. Он не может уйти от меня, если я его не отпущу. Если я позову, он вынужден будет вернуться. Я его держу на привязи, мысленно. Это странное ощущение.
Действительно, странное, подумал Дэвин. Он переводил взгляд с принца на темную фигуру у ручья. Он даже представить себе не мог, как они должны себя чувствовать. Или, скорее, он почти мог это себе представить, и ему стало тревожно.
Дэвин ощутил на себе взгляд Катрианы и повернулся к ней. На этот раз она не отвела взгляд. Выражение ее лица было странным; Дэвин понял, что она испытывает то же беспокойство и ощущение нереальности, что и он. Он внезапно живо вспомнил тяжесть ее головы на своем плече час тому назад. В то время он едва обратил на это внимание, настолько пристально наблюдал за Эрлейном. Дэвин попытался ответить ей ободряющей улыбкой, но, кажется, ему это не удалось.
— Трубадур, ты обещал нам сыграть на арфе! — внезапно крикнул Сандре.
Чародей не ответил. Дэвин уже позабыл об этом. Ему не очень-то хотелось петь, и Катриане, наверное, тоже.
Поэтому получилось так, что Алессан, без всякого выражения на лице, достал свою тригийскую свирель и начал играть у костра один.
Он играл превосходно, с экономным, приглушенным звучанием, такие нежные мелодии, что Дэвин в его теперешнем настроении вполне мог представить себе, как звезды Эанны и голубой полумесяц единственной луны замедляют свое неумолимое движение по небу, чтобы не пропустить ни одной ноты этой чудесной музыки.
