Так всегда было в северных странах: в Горауте, Валенсе, Гётцланде. Южные страны не страдали столь воинственными навязчивыми идеями, а в Арбонне почитали богиню превыше бога. Все эти моменты составляли нюансы и тонкости, о которых Блэз и не подозревал год назад, но адское горнило поля битвы — не место для тонкостей. Они здесь не имеют значения. Имело значение оружие, тренировка и воля мужчин, которые сражаются этим оружием. И в конечном счете — численность с каждой стороны.
Потребуется чудо, думал он, ныряя в битву в тот зимний день, словно человек, стремящийся утолить жажду. Блэз всегда отдавал свою веру Коранносу и начинал приходить к пониманию, как ни странно, совершенно иной силы Риан, но он все равно не верил в чудеса. Он знал, что мужчины и женщины — и включал себя в их число — просто не заслуживают подобного божественного вмешательства. Он рубил и колол своим мечом как смертный воин, сеющий смерть, и понимал, что убивает людей, бок о бок с которыми сражался у Иерсенского моста и много раз до того. Только усилием воли он удерживал эту мысль в глубине сознания, чтобы она не уничтожила его окончательно.
В продуваемой ветрами долине армии двух стран сошлись в схватке ясным днем в разгар зимы, и Блэз понимал, что перевес в численности противника вынудит их отступить. Назад, к озеру, к краю крепостного рва замка, к концу их жизни. Мужества и мастерства и правоты дела иногда недостаточно. Их редко оказывается достаточно, думал он, ощущая эту истину как привкус яда во рту: Кораннос и Риан сотворили мир, в котором так заведено. Он чувствовал смерть, которая парила в яркой синеве неба, готовясь спуститься и окутать мир тьмой.
Перед его мысленным взором внезапно возникла яркая картина ночных костров на острове Риан, которые зажгут после того, как их армия будет уничтожена. Он увидел Синь де Барбентайн, маленькую, элегантную, гордую, связанную и горящую на костре его отца, ее рот был открыт в беззвучном крике, седые волосы охвачены языками пламени. Тогда его охватила ярость, гнев протеста, и оцепенение, окутавшее его подобно савану тумана, когда умер Ранальд, наконец исчезло.
Блэз огляделся, словно впервые ясно увидел это поле, и при этом он вырвался из тисков своих личных горестей и взял на себя роль, ожидающую его, бремя, которое предназначалось ему с того момента, как он заявил свои права на корону.
Он командовал левым флангом; с ним были Рюдель и Фальк, а также бароны и кораны южной Арбонны, в том числе Маллин де Бауд. Бертран и Валери держали центр в основном — с воинами Талаира, а Тьерри де Карензу с коранами с востока находился на правом фланге. Насколько он мог видеть, прищурив глаза от солнца, они еще удерживали позиции на всех участках. Он видел Адемара в первых рядах армии Гораута, недалеко от Бертрана, хотя их разделяли сотни человек. Гальберт сражался рядом с королем с булавой в правой руке. На глазах у Блэза его отец перегнулся в седле, огромный, могучий, и опустил булаву на череп арбоннского копейщика. Тот не успел даже вскрикнуть, как булава проломила ему голову. Он рухнул на землю, будто мешок с зерном.
Люди умирали в битве. Люди, которых ты знал и любил, умирали в битвах. Нельзя допустить, чтобы это заставило тебя дрогнуть. Они не отступали, но это долго не продлится. И Блэз, озаренный внезапным пониманием, принял решение.
И так же быстро пришедшая ясность мысли заставила его понять, что это тоже было результатом той роли, которую он на себя взял: отдавать приказы в таких битвах, как эта, которые могли решить судьбы народов.
Это была правда, это должно было стать правдой прямо сейчас, и Блэз понял, что ему придется взвалить на себя этот груз, потому что единственной альтернативой было уйти в тень и умереть, предав всех тех, кто в него поверил. Тогда он сделал свой выбор и приготовился ответить за него перед богом, когда настанет его час.
Резко выходя из схватки на переднем крае сражения, он развернул коня в сторону Фалька де Саварика и настойчиво помахал ему рукой. Фальк увидел его приближение и тоже отошел назад.
— Мы не сможем продержаться долго! — крикнул брат Розалы, перекрывая шум боя. Один человек рядом с ним упал, уронив меч, схватившись обеими руками за стрелу, торчащую из горла.
— Знаю! Слушай! Отведи своих людей назад и попробуй обойти их с фланга. Мы продержимся сколько сможем. Зайди в тыл Адемару, если сумеешь! Оттесни его к Бертрану.
— Ты не сможешь здесь продержаться без нас! — воскликнул Фальк. По его лицу текла кровь, капала на русую бороду. Блэз не мог определить, это кровь Фалька или чужая.
— Должны попытаться! — крикнул он в ответ. — Нет никакого другого способа переломить ход сражения, и мы не можем продолжать драться лицом к лицу с вдвое превосходящими нас силами противника.
Тут его осенила еще одна мысль, и он снова перевел взгляд с Фалька на передний край. Он увидел, что Рюдель смотрит на него в ожидании. Они сражались рядом довольно часто; так что в этом не было ничего удивительного. Он увидел, как его друг приподнял брови, будто молча задавал вопрос, и Блэз кивнул в ответ головой.
— Давай! — крикнул он и увидел, что Рюдель его понял. Его друг повернулся к стоящему рядом наемнику и произнес одно слово, отдавая приказ.
Через несколько секунд раздался громкий, прерывистый крик людей Фалька де Саварика, когда над их головами взвилось и затрепетало рядом со штандартом Арбонны знамя королей Гораута, древко которого держал коран, стоящий рядом с Рюделем. «Мы оба под одним и тем же знаменем, — подумал Блэз. — Будет ли это иметь значение?»
Через мгновение он понял, что это возможно, и сердце его забилось быстрее.
— Смотри! — закричал Фальк, показывая пальцем. Блэз уже и сам увидел.
— Ко мне! — взревел он, дернул повод коня и направился к знамени, поднятому Рюделем. — Во имя Гораута, ко мне, воины Гарсенка!
И, крича во весь голос, он увидел, что кораны из владений его семьи, из отряда за спиной отца и Адемара, выходят из боя в центре и стекаются к нему, салютуя поднятыми мечами.
Последние слова Ранальда все-таки были услышаны, понял Блэз. И эти люди видели, как один из них, Берген Гарсенкский, был убит портезийцем, когда собирался поскакать к ним. И, конечно, среди коранов были те, среди которых он рос и которым не внушала восторг перспектива сжигать женщин и калечить беспомощных мужчин.
Он увидел, как обернулся его отец, услышав, как изменился шум боя у него за спиной. Гальберт заметно вздрогнул, увидев, что происходит, а потом его великолепный, зычный голос разнесся над полем боя, подобно голосу рока, голосу бога.
— Остановите этих людей! — прогремел он. — Среди нас предатели!
Воцарилась неразбериха. Некоторые кораны в рядах Гораута послушно повернулись и начали рубить других, которые несколькими минутами раньше сражались рядом с ними. Находящиеся перед Блэзом воины Гораута повернулись к центру, чтобы посмотреть, что происходит, и во время передышки, предоставленной им этим коротким замешательством, люди Арбонны продвинулись вперед вместе с закаленными наемниками Рюделя и дрались теперь под чужим знаменем королей Гораута. Блэз увидел, как Маллин де Бауд первым ринулся в эту брешь.
