Ему доводилось гневаться на повороты судьбы, испытывать сожаление и даже настоящую боль — в Портецце, когда он был там в последний раз. Но, кажется, в конце концов он был вполне доволен, оставаясь, как сейчас, наедине с самим собой, не подотчетный ни одному из мужчин — и, разумеется, ни одной из женщин, — кроме тех случаев, когда совершенно добровольно поступал на службу и выполнял условия контракта. В его жизни не было почти ничего очень уж необычного. То был достаточно проторенный путь в жизни младших сыновей из благородных семейств во всем мире, как они его понимали. Старший сын женился, рожал других детей, наследовал все: земли — яростно охраняемые, ни в коем случае не делимые, — семейные богатства и те титулы, которые были заслужены и не потеряны по мере того, как один правитель Гораута сменял другого. Дочери из таких домов были пешками с богатым приданым, хотя часто и весьма важными. Их выдавали замуж, чтобы скрепить союз, расширить владения, заявить права и потребовать еще более высокий ранг для семьи.
Так что на долю остальных сыновей почти ничего не оставалось. Младшие сыновья были проблемой, и уже очень давно, с тех пор как все уменьшающиеся размеры разделенных поместий изменили систему наследования. Почти лишенные возможности заключить полезный брак из-за отсутствия у них земли и замков, вынужденные покидать семейную обитель из-за трений, из гордости или просто в целях самозащиты, многие из них вступали в ряды клириков Коранноса или поступали в кораны к другому знатному сеньору. Некоторые шли по третьему, менее предсказуемому пути, и покидали пределы страны, в которой родились, в одиночестве, на вечно опасных дорогах или чаще в составе малой или большой группы людей, отправившихся на поиски счастья. Во время войн их можно было найти на поле боя; в редкие периоды затишья они сами затевали стычки с теми, кому наскучил мир, или калечили и молотили друг друга на турнирах, которые кочевали вместе с торговыми ярмарками из города в город по известным странам мира.
И такой порядок существовал не только в Горауте. Бертран де Талаир в свое время, пока его старший брат не умер бездетным и он не стал герцогом, принадлежал к числу таких странников и был одним из самых прославленных. Он привозил и меч, и арфу, а позднее и жонглера, одетого в его богатую ливрею, на поле брани и на турниры в Гётцланде, в Портецце и в стоящей на воде Валенсе на севере.
Блэз Гораутский много лет спустя и по самым разным причинам, стал еще одним из таких людей, еще с тех пор как его произвел в кораны сам король Дуергар.
Он уехал из дома, имея лишь коня, доспехи, оружие и еще свое мастерство, — мастерство, которое ему очень пригождалось и приносило прибыль. Большая ее часть сейчас хранилась в Портецце, у семейства Рюделя. Такова была жизнь, которая привела его к этому моменту, когда он ехал в одиночестве под летним солнцем по Арбонне, не связанный и не обремененный никакими узами, которые поработили многих из известных ему мужчин.
Он обиделся бы на заданный вопрос и на того, кто его задал, но если бы Блэза в тот день спросили, он бы ответил, что не считает себя несчастным, несмотря на всю горечь, оставленную дома и среди опасных городов Портеццы. Он сказал бы, что знает, какое будущее может себе пожелать, и что на обозримом отрезке времени оно почти не будет отличаться от настоящего. Если продолжать путешествовать, меньше шансов пустить корни, связать себя узами, привыкнуть к людям… и узнать, что происходит, когда эти мужчины или женщины, которые стали тебе небезразличны, оказываются не такими, какими ты их считал. Только он бы никогда не произнес этих последних слов вслух, как бы ни настаивал задающий вопросы человек.
Поднявшись на очередную гряду, Блэз в первый раз ясно увидел голубую воду озера Дьерн. Он мог различить маленький островок на озере с тремя столбами белого дыма, поднимающегося от горящих на нем костров. Он постоял минуту, впитывая открывающийся перед ним вид, затем тронулся дальше.
Никто не предостерег его и никак не предупредил, и сам он не задавал никаких вопросов, поэтому, когда Блэз стал спускаться с гряды, он выбрал явно более прямую, более ровную дорогу и поехал прямо на север, к озеру, и к тому, что стало началом его судьбы.
Хорошо утоптанная тропинка шла вдоль западного берега озера Дьерн. Верстовые каменные столбы Древних стояли или лежали, опрокинувшись в траву на обочине, и все они свидетельствовали о том, как давно была проложена эта дорога. Остров лежал не слишком далеко — хороший пловец мог проплыть это расстояние, и с тропинки Блэз теперь видел, что три белых столба дыма поднимаются точно вдоль средней линии острова. Даже он уже понимал, после проведенного в Арбонне сезона, что это священные костры Риан. Кто еще, кроме жрецов богини, мог жечь костры в жаркий полдень в начале лета?
Он прищурился и посмотрел через ослепительно голубую полоску воды. Смог различить несколько лодочек, стоящих на якоре или вытянутых на песок ближайшего берега островка. Одна лодка с одним-единственным белым парусом лавировала взад и вперед по озеру под ветром. Следя за ней, Блэз снова вспомнил о верховной жрице с ее совой в ночной темноте на другом острове Риан, в море. Через мгновение он отвел глаза и поехал дальше под ярким солнцем.
Он миновал маленькую хижину, где хранились сухие дрова и щепа для сигнальных костров, при помощи которых вызывали жриц, когда возникала такая необходимость у людей на берегу: в случае родов, или для лечения больного, или чтобы жрицы забрали покойника. Блэз подавил желание сделать знак, отводящий беду.
Проехав немного дальше по дороге, он увидел арку.
Блэз снова остановил коня. Вьючный пони, везущий за ним его поклажу и доспехи, наткнулся на них сзади, а потом мирно опустил голову и принялся щипать травку у обочины. Блэз смотрел на это высокомерное, монументальное сооружение из камня. Будучи солдатом, он сразу же понял его, и восхищение в нем боролось с внутренней тревогой.
Вдоль верхней части арки были вырезаны фигуры, и вдоль боковых сторон тоже должны быть фризы. Незачем подъезжать ближе, чтобы рассмотреть их; Блэз знал, что изобразил на них скульптор. Он уже видел такие арки раньше, в северной Портецце, в Гётцланде, две в самом Горауте, возле горных перевалов. Кажется, дальше на север Древние не продвинулись.
Массивная арка сама по себе ясно свидетельствовала о том, какими были люди, ее соорудившие. Верстовые камни вдоль длинных прямых дорог говорили о непрерывном и упорядоченном, регулируемом течении жизни в исчезнувшем ныне мире, а такие арки, как эта, утверждали только превосходство, жестокое подавление всех, кто жил здесь, когда Древние начали завоевание.
Блэз много раз участвовал в войнах, как во имя своей страны, так и ради своего кошелька, в качестве наемника, он знал и победы, и поражения на разбросанных по всему миру полях сражений. Однажды, у покрытого инеем моста через реку Иерсен, он сражался среди льда и снежной бури, пережив горечь гибели своего короля, до победы на зимнем рассвете, которую придворные превратили в поражение элегантными фразами договора следующей весной. Это изменило Блэза, подумал он. Изменило его жизнь навсегда.
Арка, стоящая здесь, в конце аллеи вязов, рассказывала жестокую правду, и Блэз своими костями солдата постиг ее справедливость теперь, как и сотни лет назад: если ты победил, если завоевал и оккупировал страну, ты никогда не должен позволять ей забывать о своей власти и о последствиях сопротивления.
