Берн вынул кинжал и приготовился к смерти: опять в воде, уже в третий раз. Говорят, третий раз дает власть, отпугивает Никар-охотницу, супругу Тюнира. Три раза — это врата. Он ждал смерти ночью в море у Рабади.
И еще раз на рассвете, в полосе прибоя у Йормсвика. Теперь он еще раз старался примириться с ней. Всех людей ждет конец, никто не знает своей судьбы, все зависит от того, как встретишь смерть. Он сжал кинжал.
— Не двигайся с места, — услышал он.
Голос тихий, сдержанный, едва слышный. Он его знал всю жизнь.
— Не пытайся пырнуть меня ножом. Меня уже пытались ударить кинжалом сегодня ночью. И молчи, не то они найдут и убьют тебя здесь, — прибавил его отец, безошибочно двигаясь туда, где прятался Берн, погрузившись по самые плечи, невидимый в темноте.
Разве только он знает, что Берн здесь. По крайней мере, это неудивительно. Он вошел в речку прямо с того места на берегу, где его оставил отец. Не волшебство, не какое-то невероятное ночное зрение, отличный инстинкт пирата.
— Я и не думал, что они мне предложат вина, — пробормотал он. Никаких приветствий. Торкел с ним тоже не поздоровался.
Отец подошел и проворчал:
— Как твоя голова?
— Болит. Вернуть тебе твою цепочку?
— Если бы я хотел оставить ее себе, то не отдал бы. Ты сделал ошибку в том переулке. Знаешь, как говорится в саге: «На пиру и во тьме ты в оба смотри. Будь всегда наготове, следи неусыпно».
Берн ничего не ответил. Почувствовал, что краснеет.
— Два коня? — хладнокровно спросил Торкел. Массивное тело маячило рядом с ним, он говорил ему прямо в ухо. Они оба стояли в речке, ночью, в землях англсинов. Как это случилось? Что решили боги? И как людям управлять собственными жизнями, если такое могло случиться? Берн почувствовал, как бьется у него сердце, и ему это не понравилось.
— Два коня, — ответил он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Где Экка?
Еле заметное колебание.
— Так он себя называл?
Называл.
— Да, — с горечью ответил Берн. — Конечно. Он мертв. Ты знаешь, тот же поэт говорит: «Как ни суди, но ни мед, ни эль до добра никого не доводят». Ты пьян?
Он получил тяжелый удар наотмашь по виску.
— Клянусь глазом Ингавина, ты должен относиться ко мне с уважением. Я вынес тебя из города. Подумай об этом. Я шел предупредить, а он выхватил кинжал и хотел убить меня, когда я назвал его настоящим именем. Я допустил ошибку. У тебя хороший конь?
Ошибка. Можно зарыдать или рассмеяться. Убийство второго человека на острове было ошибкой, хотел сказать Берн. Он все еще пытался осознать, что здесь происходит.
— Мой конь — Гиллир, — сказал он. Он постарался избавиться от любых интонаций в голосе, которые отец мог принять за юношескую гордость.
Торкел снова проворчал:
— Конь Хальдра? И он за тобой не погнался?
— Хальдр умер. Конь предназначался для его погребального костра.
Это заставило замолчать его отца, по крайней мере, в данную секунду. У Берна мелькнула мысль, не вспоминает ли он о жене, которая стала женой Хальдра, а теперь овдовела, осталась одна, без защиты, на Рабади.
— Представляю себе, за этим кроется какая-то история, — вот и все, что сказал Торкел.
Его голос совсем не изменился. Почему он должен меняться, даже если весь известный Берну мир полностью изменился?
— Оставь коня Стефа, — сказал отец. — Нужно, чтобы они нашли коня после того, как обнаружат тело.
Стеф. Берн с трудом удержался, чтобы не поднести руку к голове. Звезды снова начали качаться от удара. Его отец был сильным мужчиной.
— Они увидят следы двух коней на том месте, где мы их спрятали, — сказал Берн. — Не выйдет.
— Выйдет. Я найду его коня и выведу его из леса. А ты убирайся, и быстро. Какой-то дурак сегодня ночью убил Бургреда Денфертского. Я думаю, сам Эддред отправится в погоню.
— Что? — У Берна отвисла челюсть. — Графа? Почему же они…
— Не потребовали за него выкуп? Это ты мне объясни. Ты — наемник из Йормсвика. Он бы окупил весь ваш рейд и более того.
Но на это он знал ответ.
— Ивар, — сказал он. — Нам платит Рагнарсон.
— Слепой глаз Ингавина! Я так и знал, — прохрипел его отец. Это старое проклятие, знакомое с детства, знакомое, как его запах, как форма ладоней. Торкел снова выругался, сплюнул в речку. Он стоял по пояс в воде и размышлял. Потом сказал: — Слушай. Он захочет, чтобы вы отправились на запад. Не ходите. Этот налет не по зубам Йормсвику.
— На запад? А что лежит к западу отсюда? Только… — И тут, так как отец ничего не говорил, Берн наконец-то додумал все до конца. Он сглотнул, прочистил горло. — Кровь, — прошептал он. — Месть? За деда? Вот почему он…
— Вот почему он нанял ваши корабли и людей, что бы там он ни говорил, и вот почему ему не нужен был заложник. Он хочет отправиться к сингаэлям. Но, получив выкуп за графа, вы бы развернулись и поплыли домой. Он ведь был на берегу вместе с отрядом, не так ли?
Берн кивнул. Все становилось на свои места.
— Бьюсь об заклад на землю, которая нам больше не принадлежит, Бургреда найдут со стрелой в теле.
— Он сказал, что крепость еще не обнесли стенами, что Эсферт почти пуст.
Торкел зарычал и снова сплюнул в воду.
— Пуст? Во время ярмарки? Хитрый, как змей, этот парень. Мажет ядом стрелы.
— Откуда ты это знаешь?
Никакого ответа. Берну пришло в голову, что он никогда в жизни не говорил так с отцом. Ничего даже отдаленно напоминающего эту короткую беседу. У него не было времени, совсем не было времени дать волю своей сдерживаемой ярости, горечи за испорченные жизни. Торкел не спросил о жене. Или о Гиллире. Или о том, как Берн очутился в Йормсвике.
Вокруг них плясали светлячки, Берн слышал кваканье лягушек и треск сверчков. Но не голоса людей; они ушли на север, к стенам и палаткам. И скоро вернутся сюда, направляясь к побережью. Их поведет король Эддред, сказал его отец.
Отряд Гутрума ушел пешком, сейчас они должны бежать к кораблям. Если не погибли. Он понятия не имел, где они находились, когда…
— Где ваши кони?
— Западнее, в лесу.
— В этом лесу? — Торкел впервые повысил голос.
— Разве есть другой?
— Сейчас опять получишь. Веди себя почтительно. Это лес призраков. Ни один англсин или сингаэль в него не войдет. Стефу следовало это знать, если ты не знал.
— Ну, — пытаясь говорить вызывающе, ответил Берн, — может, он и знал. Если они туда не ходят, то это хорошее место, чтобы спрятать коней, разве нет?
Его отец ничего не сказал. Берн сглотнул. Прочистил горло.
