К тому времени кто-то обнаружил в переулке мертвого эрлинга и доложил об этом Осберту. Кендра этого ожидала и думала об этом, когда ей полагалось молиться.
Дождавшись перерыва в потоке сообщений и приказов, она подошла к Осберту и тихо рассказала ему все, что знала. Он выслушал, обдумал, ни словом не упрекнул ее. Это было не в его обычаях. Он послал гонца за стражником, который дежурил на стене, и тот пришел; второго гонца он послал за эрлингом — слугой Сейниона Льюэртского, но тот не явился.
Торкел Эйнарсон, как они узнали, отправился на юг вместе с отрядом. И священник сингаэлей тоже, но это они уже знали: он ускакал ночью рядом с Элдредом на коне, которого ему выделили. Этот священник не был похож на других. И Кендра знала, что Алун аб Оуин тоже с ними и почему.
«Его надо убить», — сказал он с яростью в голосе. О человеке по имени Рагнарсон. Она вспомнила, какой у Алуна был вид, когда он вышел из леса. Ей все еще не хотелось признаваться в том, что ей, кажется, известно о нем слишком много, — она понятия не имела, откуда ей это известно. Этот мир, внезапно возникла у Кендры еретическая мысль, устроен не так хорошо, как мог бы.
Она представила себе Алуна скачущим на коне к морю и серого пса, бегущего рядом с лошадьми.
* * *
В ту же ночь, немного раньше, женщина осторожно пробиралась по полям острова Рабади, не вполне уверенно определяя направление в темноте. Она очень боялась находиться под открытым небом в одиночестве после восхода луны. До нее доносился шум моря и одновременно шелест колосьев в полях. Близилась жатва, хлеба поднялись высоко, и тем труднее ей было выбирать дорогу.
Немного раньше, под той же голубой луной, ее изгнанный муж и единственный сын беседовали в реке у Эсферта. Встреча, которую могли устроить — так бы она сказала — только боги в собственных целях, которые людям понять не дано. Эта женщина обрадовалась бы весточке от сына; но стала бы отрицать, что ее интересует отец.
Ее дочери также уехали через пролив, на материк, в Винмарк. Обе уже некоторое время не давали о себе знать. Она понимала. Позор семьи мог заставить их честолюбивых мужей вести себя осторожно. Теперь в Хелгесте сидел король, и в его планы явно входило править всеми эрлингами, а не только частью их на севере. Времена меняются. Среди прочего это означает, что у молодых людей есть причина проявлять осторожность, придерживать языки, помалкивать о семейных связях. Из-за жены на мужчину мог пасть позор.
Фригга, дочь Скади, бывшая жена Торкела Рыжего потом Хальдра Тонконогого, теперь не связанная ни с одним мужчиной и поэтому не имеющая защитника, не держала обиды на дочерей.
Женщины не всегда могут управлять собственной жизнью. Она не знала, как обстоит дело в других местах, на западе или на юге. Ей казалось, что так же. Берн, ее сын, должен был остаться с ней, когда умер Хальдр, а не исчезнуть в ту же ночь, но Берна превратили в раба после ссылки отца, и кто может винить юношу за то, что он не захотел им быть?
Она решила, что сын погиб, после того как утром отправились искать его и коня и ничего не нашли. Она оплакивала его по ночам, не показывая никому своего горя.
Потом, недавно, в конце лета, пришли вести, что он не умер. Вёльву, которая помогла Берну удрать с острова, забили камнями.
Фригга в это не верила. Это противоречило здравому смыслу, эта история, но она не собиралась никому об этом говорить. Ей не с кем было поговорить. Она здесь одна и все еще не уверена в том, что ее сын жив.
Затем несколько дней назад появилась новая вёльва.
Однорукий Ульфарсон, теперь правитель, назначил ее, и это стало новостью. Всегда есть какие-то новости, не так ли? Но молодая вёльва приходилась ей родней, почти, и Фригга отнеслась к ней по-доброму, когда девушка приехала на остров, чтобы служить в женском поселке. Теперь это оказалось мудрым поступком, хотя она тогда поступила так не поэтому. Дорога женщины тяжела, всегда камениста и уныла. Надо помогать друг другу, если можешь и когда можешь. Так учила ее мать.
Теперь ей самой нужна помощь. Это и привело ее в ночь (ветреную, еще не холодную) и в эти шелестящие поля. Она боялась зверей, и духов, и живых людей, которые бродят по ночам и делают то, что обычно делают, когда выпьют и повстречают одинокую женщину. Она боялась этого момента и того, что обещало ей будущее в этом мире.
Фригга остановилась, глубоко вздохнула, оглянулась вокруг при лунном свете и увидела валун. Здесь забили камнями старую вёльву. Она знала, где находится. Еще один вздох, и вознесенная шепотом благодарность богам. Фригга бывала в женском поселке четыре раза за всю жизнь, но последний визит состоялся почти двадцать лет назад, и она приходила днем, каждый раз с приношением, когда носила ребенка и трое из ее детей выжили. Кто понимает такие вещи? Кто смеет сказать, что понимает? Фулла, богиня хлебов, определяет, что произойдет с женщиной, когда начинаются родовые схватки. Ее следует просить о заступничестве. Фригга подошла к камню. Прикоснулась к нему, прошептала подобающие слова.
Она не знала, можно ли назвать разумным то, что она сейчас делает, но у нее было не больше желания идти в услужение, чем раньше у ее сына, чтобы первая жена Тонконогого посылала ее в постель к любому гостю. Эта женщина, овдовев, стала его наследницей вместе с сыновьями.
Вторые жены не имели почти никаких прав, если не успели завоевать положение в доме. Фригга не успела. Собственно говоря, ее вот-вот должны были выгнать из дома, а зима уже близко. У нее не было собственности из-за второго убийства, совершенного Торкелом. И она уже не была так молода, чтобы убедить достойного человека взять ее в жены. Ее груди опали, волосы поседели, в ее лоне не осталось детей, которые могли бы появиться на свет.
Она медлила всю весну и лето, терпела то, что предвидела с того дня, как умер Хальдр, после тех ужасных похорон: его сожгли без коня, а это был дурной знак, его дух остался неуспокоенным. Она надеялась, что беда обойдет ее стороной; увидела, что этого не произойдет; и, наконец, решилась прийти сюда ночью. Почти той же дорогой — хотя она этого и не знала, — которой шел ее сын с конем покойного этой весной. Так легли руны.
Женщинам не разрешается брать в руки кости, конечно, под страхом проклятия.
Она увидела первые деревья и свет одновременно.
Анрид не спала. Она не спала с тех пор, как состоялась казнь. Картины, которые появлялись, когда она закрывала глаза. Это ее изматывало. Ее возвышение до вёльвы ничего не изменило; она даже не удивилась. Перед ее мысленным взором уже прошли все события, словно их разыгрывали на высоком помосте, начиная с того момента, как она явилась к правителю. Точнее, с того момента, как она придумала, как себя вести, после того как он ее позвал к себе.
Все получилось так, как она видела, в том числе и казнь, когда она обмотала вокруг своего тела змея, чтобы все видели.
Она этого о себе не знала: что гнев мог побудить ее погубить людей. Но вёльва заставила змея укусить ее раньше, чем узнала, что у змея пропал яд. Анрид пришла в поселок самой последней из девушек, она была всего лишь служанкой, и одна здесь. Ее смерть не тронула бы никого на свете. Ее заставили стоять смирно, закрыв глаза от тошнотворного страха, они подталкивали к ней змея палками, и он ее укусил. Они отослали ее обратно, сторожить, и с любопытством ждали, умрет ли она. Анрид во дворе стошнило, потом она вышла, хромая, за калитку, туда, где ей полагалось сторожить. Что ей еще оставалось делать?
