– Мало – это что? Сколько?
– Практически ничего, – вздохнул Дагомаро. – Супербомба, о которой вы грезите, состоит из двух частей: собственно бомба и взрыватель к ней, хитроумное устройство, позволяющее высвободить гигантское количество энергии. Именно взрыватель является главным изобретением Гатова, и именно его у меня нет.
– Записи? – деловым тоном осведомился Йорчик.
– Очень мало. – Винчер кивнул на тонкую папку. Она лежала на краешке стола, и галанит жадно схватил её, вызвав лёгкую ухмылку ушерца. – Прочтёте потом.
– Разумеется. – У Руди задрожали руки. – А вы читали?
– Но ничего не понял, – честно признался Дагомаро. – И два моих лучших инженера тоже ничего не поняли. Записи разрозненны… Это всё, что Павел не успел уничтожить.
– Почему Гатов это сделал? – удивился Йорчик.
– Потому что испугался своего изобретения, – объяснил консул.
– А-а… – Руди погладил папку. – Остались какие-нибудь макеты, опытные образцы? Хоть что-нибудь, способное пролить свет?
– Несколько недель назад мы потерпели сокрушительное поражение в Межозёрье. Мы побежали и чудом закрепились на «линии Даркадо», неужели вы думаете, что я не искал макеты, опытные образцы и хоть что-нибудь, «способное пролить свет»? – презрительно спросил консул. – Неужели вы хоть на секунду усомнились в том, что я не использовал бы супербомбу против наступающих землероек? – Винчер тяжело вздохнул. – Я не использовал только потому, что не мог.
На несколько мгновений в кабинете установилась тишина. Галанит сопел, лихорадочно пытаясь сообразить, что ещё можно вытянуть из консула, Дагомаро же пристально смотрел на бамбаду.
– Вы сказали, что изобретение состоит из двух частей. – Руди кашлянул. – А рассказали только о первой.
– Вторая часть – обыкновенный астринг. Без всяких изменений или дополнений.
Уникальная машина, создающая для цеппелей переходы через Пустоту. Астринги умели строить только на Герметиконе, принцип их работы не могли разгадать лучшие учёные умы других планет, и то, что Гатов сумел использовать звёздную машину в иных целях, не просто говорило, а прямо-таки кричало о гениальности Павла.
– Гатов никогда не упоминал, как ему удалось переделать астринг в бомбу? – спросил Йорчик.
– Павел добавил взрыватель, – сухо проронил консул.
– Не смешно.
– В таком случае – поплачьте, – резанул Дагомаро. – Я рассказал всё, что знаю. К тому же у вас есть преимущество: адигены понятия не имеют о том, что бомба возможна. Так что дерзайте, Руди, попробуйте сравняться с Павлом.
– Я попробую.
– Всего хорошего.
Йорчик остановился в дверях. Он знал, что должен уйти молча, что нет смысла в следующей реплике, но не удержался:
– Мне вас не жалко, Винчер, ничуть не жалко.
– Не нужно театра, Руди, – равнодушно ответил Дагомаро, склоняясь над бумагами. – Я прекрасно знаю, что вы собой представляете, поэтому уходите, и поскорее. Нас не должны видеть вместе.
– Вместе? – удивился галанит, прижимая к груди папку.
– Я тоже уезжаю. Нужно поговорить с дочерью.
– Прощайте, консул.
Без ответа.
Винчер покинул кабинет через пятнадцать минут. Окружённый телохранителями, он быстро оказался в главном холле, вышел через заранее распахнутую дверь и принялся спускаться по широченной лестнице, ведущей к площади Конфедерации. Той самой лестнице, у основания которой несколько месяцев назад погибла Лилиан дер Саандер…
Начальник охраны часто говорил консулу, что такие выходы опасны, уговаривал садиться в лимузин во внутреннем дворе и покидать Дворец через задние ворота, но Дагомаро гордо отказывался. Отвечал, что во время войны его появление на публике поднимает дух людей и показывает, что Ушер силён и ничего не боится.
И действительно: чего бояться? Площадь запружена полицейскими, десантниками и агентами в штатском. Вокруг настолько высокие телохранители, что голова рослого Винчера едва виднеется из-за их широких плеч. Зевак мало, за каждым приглядывают двое, а то и трое охранников, но приглядывать не имеет смысла: к Дворцу приходят только свои.
– Адигены лучше Компании!
– Вы правильно поступили, консул!
– Ушер превыше всего!
Люди хлопают, на их лицах улыбки. Впервые за несколько месяцев на их лицах улыбки: они верят в счастливое окончание войны. Адигены гарантируют мир, Ушер остался в Унигарте, архипелаг остался свободным, Компания потерпела поражение. Люди довольны. Они всё ещё плохо едят, показывают документы на каждом углу и боятся призыва в армию, но они уже знают, что на передовой перестали стрелять.
И люди хлопают. Улыбаются и хлопают.
– Да здравствует консул Дагомаро!
Винчер улыбается в ответ, поднимает руку в приветственном жесте, и в этот миг на его груди, в том самом месте, где на чёрной ткани пиджака сверкает золотой консульский значок, появляется пятно. Звук выстрела никто не услышал, но он определённо был. Звук одного-единственного выстрела с дальней дистанции, звук очень сложного выстрела, который мог совершить либо бамбальеро, либо тот, с кем лучше не связываться.
Дагомаро медленно заваливается назад, его подхватывают телохранители.
Ещё один выстрел. На этот раз из короткоствола.
– Да здравствует Приота! – Это кричит юнец с дымящимся револьвером в руке. У него соломенные волосы и зелёные глаза, в которых пылает лютая ненависть.
– Смерть волосатикам!
Сделать что-либо ещё пареньку не позволяют: агенты в штатском прижимают его к земле и начинают избивать.
Женщина громко кричит.
– Консула убили!
– Приотские бандиты убили консула!
– Землеройки убили Дагомаро!!
Избитого паренька вяжут, его лицо окровавлено, но он смеётся, начальник охраны зовет врача, зеваки давят, стараясь разглядеть полулежащего на руках телохранителя консула. Зеваки хотят увидеть последние секунды жизни первого человека Кардонии. Зевакам интересно, они понимают, что попали в историю, и напирают.
А Винчер Дагомаро шепчет:
– Кира…
И закрывает глаза. Ему не больно. Ему горько.
Эпилог,
в котором дар Антонио предаётся воспоминаниям, а Помпилио и Кира держатся за руки
Небольшой городок Даген Тур был настолько провинциальным, насколько это вообще возможно на Линге. Казалось, что более замшелого захолустья не сыскать, но так казалось только тем, кто мало путешествовал по «золотой» планете Ожерелья, кто не понимал, как живут её обитатели. Даген Тур был обыкновенным: тихий, полусонный, ему следовало бы навеки затеряться среди остальных «медвежьих углов», названия которых ни о чём не говорят даже профессиональным историкам, однако тысячу лет назад городок настолько приглянулся Флавио Кахлесу, основателю знаменитой династии лингийских даров, что он объявил Даген Тур второй родиной, и с тех пор, пока старый Фабрицио не передал владение Помпилио, город управлялся непосредственно короной, что позволило провинциальным дагентурцам вдоволь наглядеться и на да́ров, и на архиепископов, и на высших военных чинов, а также инопланетных королей, богдыханов, президентов и прочих сильных мира сего и миров Герметикона. Но даже их, ко всему привычных лингийских провинциалов, поразил размах праздника, устроенного в честь бракосочетания Помпилио.
