– Не увлекайтесь, – строго произнёс Ере. – Ушерцы ещё сильны, в это наступление мы Унигарт не захватим, не очистим Приоту от захватчиков, но мы сделали главное – загарпунили проклятых жлунов!
– Да!
– Сегодня Ушер проиграл войну!
Глава 4,
в которой Помпилио берёт в руки трубку, Сантеро – лопату, Крачин устраивает заварушку, Селтих пропитывается ненавистью, Дагомаро в истерике, а Арбедалочик обдумывает происходящее
Сантеро выругался. Но тут же замолчал, поморщился, поймав на себе выразительный взгляд командующего экзекуцией офицера, и неохотно взялся за лопату. Копать Адам не хотел, не такими он видел последние минуты жизни, но менять благородную пулю на подлую верёвку не собирался, вот и пришлось, продолжая сквозь зубы поругиваться, заняться обустройством собственной могилы.
Офицер же повернулся к адигену, запустил большие пальцы под портупею – жест выдал владеющее приотцем смущение, легкое, правда, смущение, – и, старательно подбирая слова, произнёс:
– Слышал, ваше последнее желание оказалось… гм… экстравагантным.
– Естественным, – мгновенно отозвался лысый. – Я пожелал пистолет с одним патроном.
– Вы могли кого-нибудь ранить.
– Всего лишь освободиться.
– Одним патроном?
– Могу продемонстрировать.
Офицер вздрогнул.
– Слухи об адигенской кровожадности сильно преувеличены, – рассмеялся лингиец.
Весёлый голос, быстрые ответы, спокойная, расслабленная поза… В какие-то моменты приотцу начинало казаться, что лысый не играет, что он действительно чувствует себя так, как демонстрирует, что он весел, спокоен и слегка расслаблен. Приотца охватывало недоумение, которое он прогонял резким: «Его приговорили к смерти! Он знает, что умрёт! Он играет!» Вот только доказательств этой самой игры офицер не видел. Лысый вёл себя так, словно приехал на пикник: солнечный денёк, зелёная травка, неподалёку шумит лес… Красота!
И приотцу неожиданно захотелось соответствовать, поговорить с… гм… гостем светским тоном. Поддержать, так сказать, уровень.
– Как… гм… настроение?
– Неплохо, – не стал скрывать лысый. – А что?
– Неплохо? Учитывая обстоятельства…
– Я не боюсь смерти, если ты об этом, – перебил офицера адиген. – Просто не хочу присутствовать, когда она заявится.
Приотец не сдержал улыбки.
– Почему вы не назвались трибуналу?
– Зачем?
– Вы – наёмник, вы служили островитянам, и за это вас приговорили к смерти, но вы имеете право быть похороненным под собственным именем.
– Я сам разберусь со своими правами, – безразлично ответил адиген.
«Не назвался, – вздохнул Адам. – Жаль».
Лопата оказалась тупой, землю резала без охоты, и Сантеро почти сразу умаялся. Подумав, он прекратил копать, выпрямился и принялся медленно расстегивать китель, продолжая внимательно прислушиваться к разговору.
– Теперь, пожалуй, я согласен на трубку, – негромко произнёс лысый. – Всё лучше, чем ничего.
– Моя сгодится? Могу смочить мундштук коньяком. – Офицер достал трубку и одновременно продемонстрировал плоскую фляжку с золотой монограммой.
– Коньяк пригодится чуть позже, – рассмеялся адиген, принимая трубку. – После того, как покурю.
– Прошу вас. – Приотец протянул расшитый кисет. – Угощайтесь.
– Ага.
– А я, с вашего позволения, освежусь.
– Ага.
Офицер сделал большой глоток из фляжки, шумно выдохнул и вытер губы рукавом. Лысый, не поднимая глаз, вминал табак в трубку и, кажется, мурлыкал себе под нос какой-то легкомысленный мотивчик. Солдаты расстрельной команды, проявившие живой интерес к началу разговора, теперь уселись в траве и хохотали над анекдотами, что травил присоединившийся к ним шофер фургона, винтовки валялись рядом. Окажись тут шустрый фотограф с новомодным аппаратом на треноге, он вполне мог стать автором пасторальной картинки: «Героические воины на привале после победы». Настроение подходящее, фон соответствует, а кряхтенье не вошедших в кадр копателей никто не услышит.
Напарник Адама, взмокший под тёплым, совсем не осенним солнцем, приотский солдат, прекратил копать и зло посмотрел на замершего с кителем в руках Сантеро.
– Хватит бездельничать.
– Это ты за деньги корячишься, а я по принуждению, – напомнил Адам. И добавил: – Чтоб тебя трижды в левый борт!
– Хочешь на верёвке болтаться?
– Не тебе решать.
Солдат сжимает кулаки, но Сантеро плевать, он вперяет взгляд в адигена, продолжающего вминать табак в трубку, и слышит очередной вопрос:
– Что я буду курить?
– «Аласорское золото», – отвечает приотец так, словно лысый обязан знать лучший кардонийский сорт.
– Ароматный.
– У него великолепное послевкусие.
Адам берётся за лопату. Взрыв смеха: солдаты ржут над развязкой очередного анекдота. Напарник стягивает гимнастёрку. Штык вонзается в землю. Офицер пытается засунуть кисет в карман, чтобы предложить адигену спички.
А лысый бьёт.
Мундштук, который так и не смочили в коньяке, влетает угодливому приотцу в глаз.
У Сантеро отваливается челюсть.
Сила удара такова, что трубка входит в голову несчастного до самой чаши.
Кто-то из солдат реагирует на резкое движение и поворачивается.
Офицер хрипит, лысый выдёргивает из его кобуры револьвер, солдаты хватаются за оружие. Адам, неожиданно для себя самого, лопатой бьёт запутавшегося в гимнастёрке напарника по затылку.
Пауза.
Которая кажется бесконечной. Они смотрят друг на друга: шесть уже вскинутых солдатских винтовок и одинокий шестизарядный револьвер. Медленно поднимаются ещё три винтовки – их владельцы никак не могут справиться с затворами, – но они опаздывают, потому что оружию надоедает смотреть, и начинается стрельба. Сантеро ныряет на дно ямы и не видит мягкие, плавные, но необычайно стремительные движения лысого. Не видит, как тот уходит с линии огня, уклоняется, изгибается, словно в причудливом шаманском танце, резко меняет направление движения, вновь изгибается и стреляет. Движется и стреляет. Шесть выстрелов слева направо, шесть выстрелов справа налево. Кровь на рукаве цапы слева, шесть простреленных голов справа.
Но есть ещё трое.
Пауза.
Адам рискует высунуться и вскрикивает от неожиданности: в шаге от него лысый. Уже вскидывает винтовку землекопа. Но справа таких винтовок три.
Выстрел.
К изумлению Сантеро, адиген успевает первым, сносит одного из троих.
