— Кто-то ищет любителей огненной потехи?
— Гм… Возможно.
Отто неопределенно пожал плечами.
Здраво или невероятно? Способны ли преследователи устроить грандиозный аттракцион ради мизерного шанса отыскать Огнедела? Нет, нет и еще раз — нет! Во-первых, кто они, эти преследователи? Где они? Во-вторых, как им удалось настолько быстро сделать нужный ход? Ответ может быть один: никак. И хотя Сапожник прав: стремительное устройство фейерверка выглядит весьма странным, поверить в то, что зрелище устроено ради его поимки, Отто не мог.
Но не только эти резоны заставили Лайерака отправиться на шоу, было кое-что еще. Очень важное «еще»: в последние годы Отто был драматургом, режиссером, критиком, даже работником сцены — кем угодно, только не зрителем. Влюбленный в вечное пламя, он ставил грандиозные спектакли для других и устал любоваться красотой огня урывками, он хотел видеть его величие и ради этого собрался на чужое шоу.
— Твоя осторожность превысила все возможные пределы, — перебил напарника Лайерак. — Приятно думать, что лингийцы затеяли грандиозное мероприятие лишь для того, чтобы изловить меня, но я реалист и понимаю, что сегодня вечером на улицы выйдет весь Унигарт. Отыскать в толпе одного-единственного человека невозможно.
— Мы не в толпе, — заметил Сапожник.
К некоторому его удивлению, Отто распорядился арендовать на вечер лодку — простой рыбацкий баркас, ведомый насквозь просоленным стариком, которому помогал вихрастый внук, — и вышел в море. Лайерак не был оригинален: залив оказался полон лодок и яхт, с которых доносились смех и музыка, однако до сих пор не объяснил напарнику причину столь странного поступка.
— Этот факт должен тебя успокоить, — рассмеялся Отто.
— Почему?
— Потому что лучшее место для наблюдения — крыша Дворца Конфедерации.
— Но… — А вот теперь Сапожник растерялся. — Тогда почему мы здесь?
— Потому что мне обещали потрясающее зрелище и я хочу им насладиться, — спокойно ответил Лайерак. — Отсюда, с залива, мы будем видеть город, освещенный вспышками огня. И слышать шум волн. А в перерывах между залпами сцену будет накрывать покрывало звездного, не потревоженного луной неба… — Тихий вздох: — Здесь мы будем наслаждаться, Шо, именно наслаждаться.
— Время!
Электрический пульт они установили внутри башни, в маленькой комнате, из которой вела дверь на балкон. Железная дверь оказалась прочной, плотно прилегала к косяку, и потому Бедокур не слышал боя часов.
— Семь! — прокричал Мерса.
— Громче!
— Одиннадцать!!
— Я понял!!
Шифбетрибсмейстер щелкнул первым тумблером в тот самый миг, когда часы пробили двенадцать, и в ночное небо устремились четыре ракеты — первый, самый простенький привет благодарным зрителям. Одновременный взрыв, алая с золотом вспышка, алые с золотом «снежинки», медленно опускающиеся вниз, первые улыбочки, первые пальцы, указующие на первые разрывы и… крупные капли пота на лбу алхимика.
«Гермес Триждывеличайший, ты ведь поможешь, чтоб меня в алкагест окунуло, а? Ты ведь сделаешь так, чтобы все прошло хорошо? Пожалуйста!»
Додумать короткую молитву Олли не успел: следующий тумблер пришел в движение, и маяк вздрогнул от грохота — батареи Бедокура принялись наперегонки избавляться от зарядов.
«Невозможно!»
«Немыслимо!»
«Ваш корреспондент был ошарашен!»
Такими заголовками пестрели утренние газеты. Но это завтра, а пока над главной площадью Унигарта только-только разворачивалось необычайное действо.
Четыре ракеты стали прологом. Они исчезли, едва мазнув по унигартским башням красно-желтым, и мгновенно забылись, выброшенные из памяти вихрем огненной карусели.
Залп. Залп. Залп…
Двенадцать батарей по двенадцать залпов ударили одновременно, смешав разноцветные шары с «дождем» и «змейками». Новая порция огня через две секунды, новые разрывы накладываются на старые, формируя невероятный рисунок, который невозможно запомнить и невозможно забыть. Калейдоскоп из вспышек, грохота и визга.
Полминуты пронеслись за мгновение, и небо расцветили бураки, оставляющие за собой огненные дороги до самой верхней точки подъема. Одновременно языки искусственного пламени — оранжевые и синие — побежали по самой башне, и на следующие полминуты маяк превратился в огненный цветок с десятками длиннющих лепестков.
Затем — ракеты, украсившие небо гигантскими хризантемами, бураки-стебли, дождь…
— Хасина!
— Не отвлекай!
— Хасина! Мы на работе!
Медикус с сожалением оторвался от зрелища, быстро оглядел толпу и ткнул пальцем в компанию мужчин:
— Та четверка.
— Это брокеры с местной биржи, — вклинился в разговор Эрик, выделенный Серым Штыком всезнайка.
— Брокеры? — удивился медикус.
— Зуб даю.
— Ну ладно… — Альваро двинулся через толпу. — Вон те двое?
— Их не знаю, — ответил Эрик на вопросительный взгляд Бабарского.
— Проверить.
— Понял.
— Вон тот мужчина подозрительный, — приободрился Хасина.
— Зерноторговец.
— А те трое?
— Оружейники с Бахора, пытались договориться с нами о левой поставке.
Медикус помрачнел, и по его лицу Бабарский догадался, что Альваро разуверился в собственной затее.
— Я ведь говорил, что все будет в порядке!
Бах! Бах!! Бах!!!
— Слава Гермесу!
— Хорошо, пусть ему!
Бах! Бах!! Бах!!!
— Чира, пора остановиться!
— Шутишь?! Веселье в самом разгаре!
Мерса знал, что зрелище удалось. Не чувствовал, не догадывался, а именно знал, и восторженные крики толпы не имели к этому знанию никакого отношения: Олли был достаточно самокритичен, чтобы отсекать ненужное. Алхимик понимал, что они с Бедокуром уже устроили великолепное шоу, и теперь пытался избежать финала. По мнению Чиры — грандиозного, по мнению Мерсы — опасного.
— Мы уже герои дня!
— Значит, нам все простят.
— Не будь наивным!
— Я просто буду!
И Бедокур переключил последний тумблер.
Ба-а-а-а-а-ах!!!!!
Размениваться на мелочи Чира не стал, и к финалу подготовил тридцать тридцатизалповых батарей. И пятиметровое «анданийское колесо», которое лично водрузил на макушку маяка. И именно это сочетание приводило Мерсу — даже Олли! — в ужас. Шифбетрибсмейстер пожелал, чтобы колесо крутилось в окружении необычайно пышного «цветка», и не пожалел смеси.
