— Так точно.
— Ты стрелял?
— Я этими штуками умею только орехи колоть.
— А кто?
— Хеш его знает…
А в следующий миг в радиорубке, что располагалась напротив кабинета астролога, прозвучал несильный взрыв.
— За мной!
— Я подожду здесь, — вежливо отказался астролог.
— Чтоб тебя!
Базза распахнул дверь в радиорубку и сразу же увидел распростертого на полу радиста. Мертв? Нет, без сознания, на голове ссадина — получил чем-то тяжелым. А вот радиостанция мертва: дымится полуразрушенная, тлеет и немного горит; комната стремительно наполняется едким дымом.
— Галилей! Помоги ему!
Осторожный астролог скривился, собираясь сделать вид, что не расслышал приказа, но повторять Дорофеев не стал — бросился на мостик. Дверь рывком: старпом тоже на полу, но не оглушен — убит, пуля попала точно в лоб.
Грохот снизу, из отсека, где хранится «корзина грешника».
«Да что ж мне, разорваться, что ли? Где все?!»
Базза резко развернулся, астролог в коридоре, хлопочет у радиста.
— Объявляй тревогу!
— Есть!
— Потом сюда — тушить пожар!
— Есть!
Дорофеев мчится к лестнице, а когда ныряет вниз, слышит завывание сирены — Галилей исполнил приказ. Снизу бьет в лицо холодный ветер. Потому что люк распахнут. «Корзина грешника» здесь, но люк распахнут, а внизу, метрах в пятидесяти, — купол парашюта. Кто-то покинул корабль. Капитан рычит, выпускает в белый шелк пару пуль, захлопывает люк и бегом наверх.
— Базза! — Перепуганная Кажани. Только ее сейчас не хватало.
— Этель, чуть позже!
— Я боюсь!
— Здесь безопасно! Преступник покинул корабль.
— Капитан! — Галилей стоит в дверях мостика. — Старпом…
— Я знаю!
На лестнице топот, палубные и механики несутся на помощь, Бедокур впереди.
— Что случилось?!
— В радиорубке пожар — тушить! Нужен рулевой! Живо!
Базза широким шагом поднимается на мостик, за ним Бедокур, а следом семенит белая как мел Кажани.
— Что случилось? — осведомляется Чира.
— Майк нас предал, убил Ганса и взорвал радиостанцию. Лишил связи.
— Зачем?
— Прямо по курсу цели! — кричит новый рулевой.
— Вот зачем! — Дорофеев берет бинокль и вплотную подходит к лобовому окну. Аэропланы. Опять аэропланы… — Боевая тревога!
— Все по местам! — орет Бедокур. — Боевое расписание, дармоеды!
Палубные несутся прочь.
— Набрать высоту!
Аэропланы все ближе.
— Может, приотцы проводят учения? — неуверенно предполагает рулевой.
Ответом становится пулеметная очередь.
— Может, и учения, — усмехается Базза. — Но мы в них участвуем.
— Лучше не надо, — пробормотал Чебер. Не то чтобы второй пилот боялся, просто считал, что на этом задании они рискнули достаточно и не следует вновь испытывать судьбу. — Уйдем.
— Согласен, — поддержал Чебера Усицкий.
— А если это наши? — негромко спросил Накордо.
— А если нет?
— Кто, в таком случае?
Из «Грозового леса» ушерцы ушли хорошо, на хвост никто не сел, но теперь о разведчиках знали, и возник вопрос: как возвращаться? Прежним маршрутом — на запад, через Хому и вверх? Большая часть пути была относительно безопасна, однако Драмар сомневался, что на этот раз им удастся без труда проскочить линегартские военные базы. Не пустые, в отличие от правобережных точек, базы — по сообщениям «обычных» разведчиков, с которыми Накордо знакомили в штабе, аэропланов около столицы хватало. Лететь на восток? Прорываться к Баниру через Барьерную Россыпь? Самая короткая дорога и самая очевидная для приотцев. Они наверняка подняли базирующиеся в Жемчужном море паровинги, и «бродягу» ждет теплая встреча. В итоге разведчики решили уходить на север, слегка смещаясь к западу, — подальше от оживленного побережья, — покинуть континент и уже над океаном брать восточнее, на Валеман.
Ушерцы сели на одно из приотских озер, починили паровинг — пули задели второй и третий двигатели и пробили баки с водой — и снова поднялись в воздух, мечтая об одном: не встретить никого по дороге. Не встретили, но оказались в дурацкой ситуации, наткнувшись на ведущий сражение цеппель.
— Мы безоружны, — напомнил Чебер. — Два пулемета — даже не смешно.
— Два шестиствольных пулемета и наш боевой опыт. Это и в самом деле не смешно — для приотцев.
— Еще есть приказ не ввязываться в драки, — вздохнул Усицкий.
Но как же тяжело смириться с этой инструкцией.
— Кто-нибудь сомневается в том, что одна из сторон — приотцы? — осведомился Накордо.
Они огибали место сражения по большой дуге, удалялись все дальше, и следовало как можно быстрее принимать решение. Через несколько минут драчуны скроются из виду, и совесть постепенно успокоится.
— Или приотцы, или галаниты, — усмехнулся Чебер.
— Кто-нибудь сомневается в том, куда направятся войска из «Грозового леса»?
Драмар понял, что угадал с вопросом: офицеры засопели.
— Или мы убьем их здесь и сейчас, или нам придется сражаться с ними через неделю или месяц, — закончил Накордо. — Выбирайте.
— Хренов ты оратор, — угрюмо протянул Усицкий.
— Это значит «да»?
— Это значит мы идем в бой!
И паровинг пошел на разворот.
— Мне страшно!
Этель попыталась ухватить Дорофеева за рукав, но Базза увернулся — ловкий маневр по достоинству оценили бы мастера фехтования — и вежливо пообещал:
— Все будет хорошо.
Не отрывая напряженного взгляда от панорамы боя.
«Амуш» лег на обратный курс, к Унигарту, набирает высоту, но не так быстро, как хотелось бы, «потолок» аэропланов еще не преодолен, и они рядом — на уровне гондолы и даже чуть выше. Лупят из «Шурхакенов», все глубже погружая в истерику несчастную певицу. Пушки против юрких самолетов не помощники, «Амуш» огрызается пулеметами — три аэроплана уже получили свое, — но врагов слишком много.
— Позовите на помощь! Базза! Пусть нас спасут!
— Радио не работает.
— Почему?!
— Мы стали жертвой предательства, — роняет Дорофеев.
И краем глаза замечает, как вздрагивает при этих словах Этель. На несколько мгновений певица умолкает, затем вскрикивает — две или три пули пробивают боковые окна мостика, стекло сыпется на пол, через дыры начинает завывать ветер — и движимый жалостью капитан интересуется:
