— Как Помпилио? — поинтересовался Фредерик дер Саандер.
Не сразу, надо отметить, поинтересовался. Почти всю дорогу от тюрьмы до площади Конфедерации Фредерик обсуждал с женой предстоящие переговоры: как следует себя вести, в какой последовательности затрагивать темы, на что давить… Все эти детали они обсуждали добрую половину ночи, но молодой посланник решил повторить. И лишь на подъезде к Дворцу осведомился насчет дер Даген Тура.
— Помпилио стоически переносит свалившиеся на него трудности, — улыбнулась Лилиан.
Шутливый тон сбил Фредерика с толку: в конце концов, речь шла о заключенном в тюрьму человеке, однако молодой мужчина решил поддержать супругу:
— Надеюсь, у него сырая камера?
— Какая из них?
— Что значит — какая? — окончательно растерялся дер Саандер.
— Помпилио занял пять комнат на втором этаже главного здания, — сообщила молодая адира. — Теперь туда никого не пускают, чтобы не мешать ему страдать.
— Ты шутишь?
— Нет.
— Вот ведь клоун!
— Клоун, — согласилась Лилиан. — Но при этом Помпилио позволил кардонийцам сохранить лицо.
— То есть?
— Антонио мог расценить арест брата как личное оскорбление со всеми вытекающими последствиями: резкие ноты, разрыв отношений и демонстрация силы… А лингийцам есть что продемонстрировать.
— Да уж. — Фредерик почесал кончик носа, представил доминаторы над Унигартом, не один, как во время выставки, а штук десять, и почесал снова.
— А благодаря Помпилио выходка Дагомаро превратилась в милую шутку, о которой долго будут рассказывать анекдоты в светских салонах: пять комнат, прислуга, обеды из «Маяка». Помпилио дал понять брату, что не против подыграть консулу и отношения между Кардонией и Лингой не испортятся. Во всяком случае, не из-за этого.
— Как все сложно, — вздохнул Фредерик.
— Проще, чем кажется, — рассмеялась Лилиан.
— Я не политик.
— С опытом придет.
— Лысый Кахлес даже в детстве разбирался в этих головоломках лучше, чем я сейчас, — уныло признал дер Саандер.
— Но лысый Кахлес сидит в тюрьме, а ты готовишься к триумфу. — Лилиан погладила мужа по щеке. — К первому в своей жизни триумфу.
— Который стал возможен лишь благодаря тебе.
— Нет, — тихо ответила молодая женщина. — Это наш триумф, твой и мой.
— Я люблю тебя, Лилиан.
— Я…
Лимузин остановился у ступеней Дворца, и ответ молодой женщины потонул в гомоне толпы.
Которая, как обычно, состояла из репортеров и зевак.
Довольно большая и шумная толпа, отвлекающая на себя все внимание полиции. Люди плотно облепили ограждения и громко кричали, надеясь услышать ответы:
— Вы еще верите в успех переговоров?
— Почему вы не уехали?
— Будет ли война с Лингой?
Лайерак не слышит вопросов, но представляет их. И улыбается.
Остальные каатианцы давно прибыли, ожидают посланника во Дворце, по лестнице торопливо спускается парочка мужчин в сюртуках Дипломатической службы, но их можно не брать в расчет. Настоящие противники внизу: четверо телохранителей, успевших окружить роскошную «Колетту Витарди», да десяток полицейских. Полицейские сосредоточенны и хмуры: им уже рассказали о покушении на Махима. Полицейским имеет смысл утроить бдительность, но толпа мешает. Полицейским кажется, что опасность может прийти из толпы.
В принципе, правильно кажется.
Лайерак улыбается.
Полицейских и телохранителей в три раза больше, чем солдат свободы, но это ничего не значит: они уже проиграли. Потому что Огнедел твердо решил выиграть эту партию.
Лайерак встает из-за столика летнего кафе и неспешно движется к Дворцу. Лайерак выглядит заурядным зевакой, и лишь объемистый саквояж в левой руке немного выбивает его из образа. Но кто подумает, для чего зеваке саквояж? Кто обратит внимание на такую мелочь? Верзийский жандарм обратил бы, лингиец из тайной полиции обратил бы — их обучают бороться с террористами, а вот на Кардонии таких профессионалов нет.
Здесь безопасно. Лучшее место во Вселенной, чтобы поменять ход истории.
Лайерак улыбается.
Из лимузина выходит красивая молодая пара: мужчина в треуголке и строгом сюртуке — посланник дер Саандер и женщина в голубом, его жена. Мужчина выходит первым, подает даме руку. Она что-то говорит. Они улыбаются.
И Лайерак улыбается, на ходу расстегивая саквояж и доставая «Брандьер».
Полицейские отдают честь.
Встречающие начинают громко говорить, они мрачны и совершенно растеряны. Наверное, рассказывают о том, что натворил Шо. Но посланник не успевает ответить.
Первый выстрел.
Первый крик. В нем больше удивления, чем страха.
Полицейские и телохранители еще ничего не понимают, встречающие разевают рты, дер Саандер поворачивается. А его жена бледнеет.
В толпе четыре парня с револьверами, и потому за первым выстрелом сразу же звучат три. А потом снова четыре, на этот раз залпом. Кто-то из телохранителей падает, кто-то прячется. Встречающие бросаются прочь, полицейские лезут в толпу. А молодой посланник закрывает собой жену.
Пытается закрыть.
Бесполезно.
Лайерак с наслаждением выстреливает в каатианца из «Брандьера» и громко смеется, когда мощный алхимический снаряд швыряет жертву на лестницу.
— Нет!
Женский крик. Пронзительный, однако его заглушает дикий вопль вспыхнувшего факелом мужчины.
— Фредди!!
Но от горючей смеси не отмыться.
Вопли, выстрелы, вопли — музыка огненных представлений. Трещат револьверы, но подлинная красота происходящего не в них. Револьверы обрамляют явление «спичек», людей-факелов, людей огня… Огонь очищает. И неслучайно именно в огне рождается Новый Герметикон. В муках и с воплями. С выстрелами и снова — воплями.
В огне.
Лайерак стреляет в женщину, а затем — в убегающего полицейского.
«Всякая власть преступна!»
Площадь плавает в панике. А еще в боли и крови, но это нормально: боль и кровь сопровождают любое рождение.
«Всякая власть должна быть уничтожена!»
Ответные выстрелы телохранителей становятся прицельнее. С дальнего края бегут полицейские, скоро их будет очень много. «Брандьер» дважды бьет в лимузин, а потом, последние три заряда — в толпу. В кого угодно. Только для того, чтобы вспыхнули еще три «спички».
А потом помощники тянут Отто в переулок, к машине.
