«Подонок».
— Я выпил чуть больше, чем требовалось.
— Вям!
— Вам виднее. — Абедалоф повернулся к Здучику: — Что здесь делает брат лингийского дара? Я слышал, его с трудом собрали после катастрофы.
— Помпилио несколько месяцев лечился на Линге, — подтвердил директор фактории. — Ходили слухи, что он при смерти, и его появление на Кардонии стало полной неожиданностью.
— Я знаю, что стало неожиданностью, — перебил Здучика Арбедалочик. — Я спрашиваю, почему эта самая неожиданность вообще произошла? Что говорят ваши шпионы?
«Пытливый амуш» стоял в порту со вчерашнего дня — вполне достаточно, чтобы собрать сплетни, слухи и переговорить с осведомителями. Именно на этом основании Абедалоф требовал от директора полный отчет.
— Поговаривают, что Помпилио неравнодушен к Лилиан дер Саандер, — промямлил Здучик.
— Основания?
— Спасая ее, Помпилио рисковал на Заграте жизнью.
— Насколько я помню, Даген Тур спасал королевских детей. Он дал слово Генриху, и он его сдержал.
— Лилиан присутствовала и во дворце, и на «Амуше».
— Вям!
— То есть ты тоже согласен? — Арбедалочик посмотрел на саптера.
— Вям! — ответила преданным взглядом собачка.
— Постарайтесь уточнить эту информацию, барон, — на ней можно сыграть.
— Хорошо.
Абедалоф повернулся к Руди:
— Не дуйтесь, профессор, смотрите, как тут весело.
В дальнем углу, подальше от музыки, гостей развлекал лучший иллюзионист Кардонии — маэстро Фраттини. Задачу перед ним поставили простую: самолюбованием не заниматься, сложных трюков не демонстрировать, но максимально увлечь благородную публику, и маэстро справлялся — собравшаяся толпа то разражалась смехом, когда часы очередного синьора являлись из декольте чужой спутницы, то аплодисментами.
— Не понимаю, что ему здесь нужно? — повторил Фредерик, поднося ко рту бокал с игристым.
— Помпилио всегда был удобной фигурой для политических интриг.
— Но ведь он даже не оправился от ран!
— В любом случае, Помпилио здесь, — подытожила Лилиан. — И нужно думать, что с этим делать.
Еще один взрыв хохота и аплодисментов: из карманов изумленного Богучара полезла карточная колода.
— Я думал, лингийцы пришлют дер Бунина, — вздохнул Фредерик. — Старый лис блестящий дипломат.
— Ты допустил бы дер Бунина к переговорам?
— Нет, конечно.
— И держал бы на расстоянии.
— Разумеется.
— И что, в таком случае, дер Бунину делать на Кардонии? — Лилиан зло усмехнулась. — Дары умны, они прислали человека, не занимающего официальных постов, но являющегося весомой фигурой. В отличие от дер Бунина, который хорош только с коллегами, с такими же, как он сам, лисами, Помпилио никогда не лезет в центр событий. Он ходит вокруг, навещает старых друзей, заводит новых, а потом неожиданно оказывается, что все пляшут под его дудку.
— Все? — прищурился дер Саандер.
— Кроме того, Помпилио действует тебе на нервы, — продолжила Лилиан, не ответив на вопрос мужа.
— Лингийцы хотят, чтобы я нервничал? — удивился Фредерик.
— Разумеется.
— Но зачем? Мы ведь на одной стороне, мы играем против Компании.
— Если ты выиграешь, это станет победой Кааты, а если обратишься к Помпилио за помощью, оглянуться не успеешь, как по Кардонии станут разгуливать лингийцы. Получится так, что мы им должны.
— Ловко, — растерянно протянул молодой посланник. — Я об этом не подумал.
Интриги никогда не являлись коньком Фредерика, но у него было имя и связи. А у его молодой жены — энергия, целеустремленность и ум. И Лилиан была полна решимости добиться на Кардонии громкой победы.
— Я хочу сказать, что присутствие Помпилио не должно тебя смущать. — Лилиан посмотрела мужу в глаза. — У тебя нет никаких оснований для беспокойства.
Фредерик склонился и поцеловал молодой женщине руку.
— Ты никогда не давала мне повода для сомнений, моя любовь. Никогда…
— Вям!
Дорофеев, как раз подносящий ко рту кусочек груши, вздрогнул от неожиданности и обернулся.
— Вям!
— Эбни вас напугал? Извините.
Псина покоилась на сгибе локтя высокого темноволосого мужчины, одетого в серый костюм только-только входящего в моду покроя «принц», — дурацкого, по мнению Баззы, покроя, мешковатого, но на мужчине, тем не менее, костюм сидел идеально.
— Вям!
Собачка смотрела на капитана с неодобрением, словно сама имела виды на грушу. Мужчина же, напротив, улыбался во все тридцать два зуба и явно ожидал продолжения разговора.
— Саптер? — светски осведомился Дорофеев, продолжая держать кусочек фрукта в руке.
— Совершенно верно, — подтвердил мужчина, и пыхнул сигарой.
— Я так и думал.
— Вям!
— Теперь вы об этом знаете.
Не узнать самую редкую и в то же самое время самую известную породу Герметикона было невозможно, и именно этим объяснялся едва заметный сарказм, прозвучавший в последней фразе.
Кто может не узнать саптера? Или не догадаться, что видит саптера? Только конченый идиот. Миниатюрные собачки, стоимость которых доходила до десяти тысяч цехинов, обладали необычной внешностью, подробные рассказы о которой разнесли по Герметикону сплетники и журналисты. Глазастые саптеры, острые мордочки которых заканчивались большим черным носом, напоминали бесшерстных крыс на длинных лапках, а их бока и спины украшали черные, словно нарисованные прямо на коже полосы. Длинная шерсть присутствовала лишь на коротком хвосте и плавно переходила в тянущийся вдоль хребта пушистый гребень, заканчивающийся веселым хохолком на голове. Природа дважды посмеялась над саптерами: сначала — когда придумывала необычный вид; затем — наделив минимальным желанием размножаться. Спаривались саптеры раз в два стандартных года, в приплоде редко приносили больше двух щенков и потому распространялись по Герметикону крайне медленно. Зато дорого.
— Его зовут Эбни. — Еще один клуб ароматного дыма.
— Я уже понял.
— Вям!
Галанит почесал собачку за ухом.
— Мой любимец.
— Ваш?
В представлении Дорофеева приличный мужчина мог прикоснуться к визгливой комнатной псине только в одном случае — спутница отлучилась в дамскую комнату. Нет, в двух случаях: не следует забывать о старом добром пинке, с помощью которого можно выслать тонколапую тварь на ближайшую луну.
