— За что?
— За… — И Серый сдулся. Недоуменно покрутил головой: взгляд на затаившего дыхание посредника, взгляд на коротышку; почесал в затылке и негромко произнес: — Я порченый.
И этой фразой признал поражение.
Нож исчез. Штык уселся в кресло, раскурил следующую сигару, выдохнул дым и спокойно продолжил:
— Я имею девок, с этим проблем нет, но понести от меня они не могут. И никогда не могли. И потому Эри был мне как сын. — Серый помолчал. — Мой несчастный брат, да хранит его святая Марта, утонул двадцать лет назад, и я честно заботился о его сыне. О моем сыне. Эри вырос на моих глазах, стал мужчиной, стал похожим на меня и даже… — Еще одна пауза, но бандит справился. — На Вельмен Эри отправился втайне от меня, хотел доказать, что крут, что достоин зваться моим сыном, пусть и названным. Он…
— Он вернется, — уверенно произнес ИХ. — Мое слово.
— И слово Умного Зума, — напомнил Сличер. — Ты ведь знаешь, Серый, что во всем Герметиконе нет обещаний крепче.
А значит, можно не волноваться: чудо случится, лингийцы отпустят контрабандиста.
— Что взамен? — глухо осведомился Штык.
— Ты поможешь мне отыскать того, кто сжег канонерки, — спокойно ответил Бабарский. — Поможешь отыскать террориста.
— Что?
— Что?!
И Сличер, и Штык недоуменно вытаращились на толстенького ИХ, но тот повел рукой, отсекая ненужные вопросы, и закончил:
— Я хочу поговорить с этим человеком. А о чем — не ваше дело.
* * *
Я остаюсь совсем одна,
Я ухожу, чтоб не вернуться.
Мой милый друг, моя мечта
В том, чтобы больше не проснуться…
Знаменитая пауза, что следовала за последней фразой арии, не сопровождалась знаменитой же тишиной — ее убили противный треск и механическое шипение.
— Занятно, — пробурчал Помпилио.
— Тихо!
Еще через мгновение вступил оркестр, но чарующий момент, о котором с придыханием рассказывали все зрители «Первого Царя», растворился в посторонних шумах, летевших из вытянутой раковины звуковой трубы.
— Выключи, — попросил дер Даген Тур, и Этель послушно сняла с пластинки иголку.
Шипение угасло.
— Тебе не понравилось?
— Как, ты сказала, это называется? — Адиген бросил брезгливый взгляд на ящик, из которого и торчала выпускающая звуки железяка.
— Граммофон, — повторила певица. — Его придумали на Галане для того, чтобы можно было слушать оперы дома.
— Для чего?
— Чтобы слышать меня, когда я гастролирую в другом мире.
— Не понравилось, — резко произнес дер Даген Тур.
— Потому что граммофон галанитский?
— Потому что я не услышал твоего голоса — он перевран.
— Спасибо, дорогой.
— Это не комплимент, — отрезал Помпилио. — Ты — восхитительная певица, но эта странная машина с раструбом все портит.
— Зато нам не мешают музыканты, — рассмеялась женщина. — И мне не нужно идти к роялю. И когда ты снова отправишься путешествовать, сможешь взять с собой арии в моем исполнении.
— Я лучше прилечу на твое выступление, — усмехнулся дер Даген Тур, медленно почесывая обнаженную грудь.
— Спасибо, дорогой.
Дешевых комнат «Гранд-отель Унигарт» не предлагал. Десятиэтажный красавец, сложенный из серого и красного камня, стоял в самом центре сферопорта, на самой главной площади, распахивал двери исключительно для исключительно важной публики и состоял исключительно из люксов, «королевских» люксов, «дарских» люксов и неприлично роскошных «царских» апартаментов. Но год назад владельцы «Гранд-отеля» решили, что давно не предлагали дорогим клиентам чего-нибудь новенького, особенного, и на крыше «Гранд-отеля» появился первый на Кардонии пентхаус. Собственно номер состоял всего из пяти комнат, но вся прилегающая крыша была превращена в чудесный сад, в одном из уголков которого располагалась похожая на небольшой бассейн ванна, рядом с которой и отдыхал на тахте расслабленный адиген.
Черноволосая Этель, всю одежду которой составляла тончайшая простыня, оставила граммофон, медленно прошла вдоль ванной, ведя пальцем по воде, взяла с низенького столика бокалы с вином и грациозно расположилась рядом с Помпилио.
— Игристое выдохлось.
— Позвони, пусть принесут еще.
— Не хочу.
— Игристого?
— Не хочу никого видеть, — улыбнулась певица. — Надоели.
Ночь давно и плотно окутала Унигарт прохладным покрывалом, в котором запутался чудесный вид на океан. Юный месяц и россыпь звезд создавали романтичную атмосферу, но осветить маленький сад не могли, пришлось включить фонарь, и его желтый свет с вожделением ласкал Этель, формируя причудливые тени на аппетитных выпуклостях певицы. Покатые плечи, большая грудь, полные бедра — Кажани можно было назвать толстушкой, но этот эпитет использовали исключительно завистники. Как и любая певица, Этель не могла быть тощей, однако тщательно следила за собой, не позволяя роскошному телу превратиться в расплывшийся бурдюк.
— Ты не представляешь, как я рада видеть тебя на Кардонии.
— Неужели? — усмехнулся Помпилио, запуская правую руку в длинные волосы женщины. Кудрявые черные волосы, влажные, пахнущие анданийской ромашкой — Этель обожала тонкий, чуть горьковатый запах этого простого цветка.
— Здесь скучно до ужаса, — подтвердила Кажани, делая маленький глоток вина. — Местные не могут полностью отдаться веселью, потому что слишком озабочены своими проблемами: одни ненавидят других, другие ненавидят первых, а третьи замерли, ожидая, чем все закончится. Каатианцы… ну, ты их знаешь — скупые сухари. А галанитов я недолюбливаю за отсутствие блеска.
— Но ты частенько гастролируешь на Галане.
— Все зависит от ангажемента.
— Кардонийский ангажемент оказался выгодным?
Дер Даген Тур оставил волосы певицы в покое и теперь нежно гладил ее плечи. Гладил умело, заставляя женщину мягко выгибаться, становясь похожей на довольную кошку, однако последний вопрос Кажани не понравился:
— Зачем ты тянешь из меня правду?
— Чтобы мне не рассказал ее кто-нибудь другой.
— Для тебя важно услышать правду от меня?
Наивной дурочкой певица не была, спрашивала она не всерьез, просто чтобы поддеть любовника, но где-то в глубине души Кажани мечтала о чуде, о принце на белом коне, о том, чтобы нашелся…
— Этель? — Помпилио поднял брови.
— Извини. — Женщина сделала еще один глоток вина и честно ответила: — Каатианцы хотели, чтобы я очаровала Винчера Дагомаро. Они предложили ангажемент, утроили официальный гонорар и долго рассказывали, насколько интересный человек наш бородатый консул. То есть — их бородатый консул.
