— Когда я смогу ходить? — Дер Даген Тур тянул с вопросом очень долго. Гипс сняли месяц назад, с тех пор адиген следовал всем инструкциям Альваро: ежедневный болезненный массаж, изнурительные упражнения, мази, горькие порошки, пилюли — месяц выдался сложным, и теперь Помпилио желал получить ответ на главный вопрос: — Когда?
— Теоретически…
— Обойдемся без словоблудия! Я смогу ходить?
— Возможно…
— Да или нет?
Отвечать на вопрос медикусу не хотелось, поэтому он рискнул перейти в контратаку:
— Вы принимаете порошки?
— Не знаю.
— Мессер принимает лекарства, — сообщил Валентин.
— Порошки, массаж, упражнения…
— Я смогу ходить?
Дер Даген Тур уставился на медикуса. Кулаки сжаты, рот слегка перекошен, глаза лихорадочно блестят — ответ был слишком важен, и адиген не скрывал чувств.
— Как раньше?
— Да.
— Сомневаюсь, — сдался Хасина.
Приговор. Теодор не сдержал вздоха. Приговор. Бамбадао превращается в калеку. Приговор. И Валентин, несмотря на то что служил Помпилио без малого двадцать лет, понятия не имел, как отреагирует хозяин на страшное известие.
— Ты забыл добавить «мне очень жаль», — после паузы произнес Помпилио.
— Мне очень жаль, мессер, — убито произнес Хасина.
— Пошел вон.
— Да, мессер.
Медикус поклонился, схватил саквояж, пиджак, сделал два шага к дверям…
— Альваро!
Хасина повернулся:
— Да, мессер?
И услышал угрюмое:
— Альваро, придумай что-нибудь.
Гордому адигену требовалась помощь. Гордый адиген просил.
— Я постараюсь, — тихо пообещал медикус.
— Иди.
Помпилио проводил Хасину тяжелым взглядом, дождался, когда закроется высокая, в два человеческих роста, дверь, и негромко произнес:
— Я хочу в кресло.
— Да, мессер.
В инвалидное кресло.
Кто мог подумать, что когда-нибудь оно пригодится самому знаменитому путешественнику Герметикона? Не в старости, а сейчас, когда Помпилио достиг самого расцвета. Кто мог подумать, что все так обернется?
Валентин помог хозяину перебраться в трон инвалидов и встал позади.
— Отвези меня к окну.
Из которого открывался великолепный вид на город. На черепичные крыши домов, ратушную башню с часами и высоченный собор Доброго Маркуса. Однако Теодор знал, что не Даген Тур разглядывает хозяин и даже не храм — чуть дальше, около вокзала, виднелись причальная мачта и огромный эллинг, в котором прятался «Пытливый амуш». И именно на эти строения был устремлен взгляд адигена. Приступы дурного настроения, что часто накатывали на Помпилио в последние месяцы, быстрее всего подавлялись видом любимых бамбад или быстроходного рейдера, пусть и спрятавшегося в своем домике. В своем замке.
— Я хочу улететь, — тихо произнес Помпилио.
— У вас есть план? — так же тихо осведомился Валентин.
— Нет. Еще не знаю.
А поскольку хозяин мог запросто отправиться куда угодно, камердинер рискнул продолжить:
— Осмелюсь напомнить, мессер, что завтра прилетает ваш брат.
— Я знаю, Теодор, — буркнул адиген. — У меня плохо с ногами, а не с головой.
— Да, мессер.
— И прекрати подсказывать, я прекрасно справляюсь.
— Да, мессер.
— И… — Помпилио замолчал, продолжая разглядывать эллинг. Ему не нужно было видеть ИР — он прекрасно помнил свой цеппель, каждую его черточку, каждую деталь и каждый установленный внутри прибор. Даже их. И еще он помнил те чувства, что дарили ему путешествия на «Пытливом амуше». — Во время моего отсутствия открывали новые миры?
— Да, мессер.
В голосе Валентина послышались радостные нотки: наконец-то хозяин заинтересовался чем-то стоящим! Не значит ли это, что Помпилио возвращается?
— Закажи в Астрологическом обществе отчеты, я хочу посмотреть.
— Второй стеллаж, мессер.
— Они здесь? — удивился дер Даген Тур.
— Я изучал все, что могло вас заинтересовать, мессер, — невозмутимо произнес Теодор. — Все время вашего отсутствия.
Все полтора года. Не зная, пригодятся ли сведения, Валентин старательно собирал их и систематизировал, надеясь, что когда-нибудь Помпилио их прочтет. Тот самый Помпилио, которого официально объявили погибшим.
— Спасибо.
— Это мой долг, мессер.
Адиген улыбнулся:
— Тогда принеси бутылочку вина, Теодор, мне тоскливо читать о чужих приключениях на трезвую голову.
* * *
— Оскару? Взыскание?!
— И предупреждение о неполном служебном, — добавил Френк. — Сегодня приказ выйдет.
— Что он натворил?
— Ты разве не слышала? — Предвкушая веселый рассказ, второй пилот радостно потер руки. — Помнишь, его крылу звено «умников» досталось?
— Конечно.
Кира скорчила гримасу: она надеялась, что пополнение придет к ней, но начштаба уважил просьбу старого приятеля, отдал новые машины ему, и девушка до сих пор досадливо морщилась, вспоминая поражение.
— Вчера вечером ребята закончили выделять машины, и Оскар отправился принимать работу.
«Выделять» на сленге паровингеров означало нанесение на фюзеляж воздушного корабля соответствующих эмблем: бригады, эскадрильи, крыла и личной метки экипажа. Первые три картинки считались уставными, а вот последнюю паровингеры лепили от души, украшая машину в соответствии со своим позывным или видением прекрасного. Оскаленные пасти жлунов, игральные карты и даже пикантно наряженные девушки — командование традицию чтило, закрывало глаза на вольности, и ребята не стеснялись.
— Лейтенант Клео под кабиной физиономию стыра изобразил. Все как положено: синяя кожа, бородавки, длинный нос, зеленые волосы; у него позывной — «Водяной», вот и постарался. А Оскару почему-то не понравилось, он возле паровинга остановился и пальцем тычет: «Что это за харя торчит, а?», а из фонаря как раз бригадир Хоплер высовывается: «Коммандер, это вы о ком?» — и понеслась ругань. Ты ведь Хоплера знаешь — ему только повод нужен, чтобы разораться.
— А что бригадир в кабине делал?
— С внезапной проверкой притащился.
— Не повезло Оскару.
— Ага.
Кира улыбнулась и чуть подалась вперед — ей показалось, что на горизонте появилась подозрительная точка.
