— Четыре паровинга… — начал было Фредерик.
Но тут же умолк, поскольку над трибунами прошло второе крыло. Проревело, ударило по целям и тут же сменилось третьим, и еще двумя. Пять крыльев, двадцать бомбардировщиков, сорок тонн смерти…
— Они умеют обеспечивать необходимую плотность, не правда ли? — рассмеялся Абедалоф, обрезая кончик сигары.
— Вям! — подал голос засунутый в карман пиджака Эбни.
Фредерик нервно дернул плечом, Махим насупился, Лилиан закусила губу.
А в центре полигона медленно оседала пыль, открывая пораженной публике величественную картину разрушений…
— Прекрасно, — негромко произнес Тиурмачин, разглядывая в бинокль воронки, рытвины и чудом уцелевшие остатки построек. — Я понимаю, что налет тщательно готовился, но мощность бомб поражает воображение. Двадцать паровингов сделали больше, чем могла бы сотня аэропланов.
— Так уж и сотня? — недоверчиво протянул Помпилио.
— Согласен, они еще слабые, — поморщился Гектор. — Дешевые — да, но слабые. Хотя рано или поздно, я уверен, аэропланы обязательно вышибут паровинги с поля боя.
— Почему?
— Потому что паровинги исчерпали ресурс развития, — объяснил маршал. — А у аэропланов все впереди, двигатели на нефе только появились, им есть куда развиваться. — И кивнул адъютанту: — Вина.
Положение Тиурмачина обязывало его путешествовать с пышной свитой, в которую помимо адъютанта входило пятьдесят шесть человек: секретарь, помощники, телохранители, наложницы, повар и даже палач — на всякий случай. Был среди них и тестер, пробующий блюда и напитки перед тем, как их подавали маршалу. Именно поэтому между приказом: «Вина!» и появлением запотевших бокалов с игристым прошло довольно много времени.
— Твое здоровье, Помпилио.
— Твое здоровье, Гектор.
На поле спешно создавали новые «укрепления», именно «укрепления» в кавычках, а не укрепления — в отличие от ушерцев, воздвигнувших серьезные строения, проводившие следующую демонстрацию приотцы особенно себя не утруждали, лишь обозначали плетнем защитные линии да ставили быстровозводимые макеты домов. Ничего серьезного от землероек не ждали, но публика не расходилась: праздник открытия продолжался.
— Знаю, прозвучит пессимистично, но я не думаю, что Ушер и Приоту можно примирить, — вздохнул Тиурмачин, разглядывая бокал с вином на просвет. Этель увели знакомиться с важными персонами кардонийского света, Валентин, подчинившись жесту дер Даген Тура, отошел, а телохранители маршала умело создали вокруг собеседников пустое пространство, обеспечив условия для комфортного разговора. — Слишком много сил брошено на то, чтобы они вцепились друг другу в глотки. Поверь, Помпилио, я знаю, что говорю.
— Я верю.
— Старательность Фредерика вызывает уважение, но он юн и неопытен, у него ничего не получится. А то, что Каата отправила сюда мальчишку, показывает, что дары недооценивают происходящее.
— Мы оба знаем, что дары отправили сюда Лилиан, — напомнил дер Даген Тур. — Она будет вести переговоры.
— Лилиан умна, — кивнул после паузы Тиурмачин, — но у нее нет опыта.
— Главное, что она умна. — Теперь помолчал адиген. — И я буду во всем помогать ей. Согласись: это уже немало.
— Все еще любишь ее?
Старик был на том карнавале, что свел Помпилио и юную Лилиан, был одним из тех, кто знал правду об их отношениях, говорил дер Даген Туру «ты», а потому имел право на подобный вопрос. И на честный ответ.
— Почему «все еще»? — удивился Помпилио, разыскав взглядом Лилиан. — Я просто ее люблю. Вчера, сегодня и впредь. Это навсегда.
— Вы могли стать замечательной парой, — спокойно произнес маршал. — Хочешь, я сотворю Фредерику несчастный случай? Меня сопровождает умелый человек, Лилиан ничего не заподозрит.
Сколько миров — столько обычаев. По меркам Эрси Тиурмачин не сделал ничего предосудительного, он лишь подтвердил дер Даген Туру, что является другом, согласившись взять на себя кровь. Однако Помпилио дипломатично отклонил лестное предложение:
— У адигенов так не принято.
— Вызови его на дуэль.
— Я его убью.
— Естественно, — с энтузиазмом произнес старик. — Для чего же еще?!
— Я обещал Лилиан оставить их в покое.
— В любви и на войне все средства хороши.
— В таком случае давай говорить о войне, в приближение которой ты веришь. — Помпилио поставил опустевший бокал на стол и сцепил на животе руки. — Кто победит?
— Ушер не в состоянии тягаться с Компанией, — пожал плечами Тиурмачин. — А после Кардонии галаниты примутся за нас.
— Эрси хорошо вооружена, и вы умеете сражаться, — заметил дер Даген Тур.
— Компания поддерживает повстанцев, а они способны доставить немало неприятностей.
— И некоторые маршалы тоже, — в тон старику произнес Помпилио.
— И некоторые маршалы тоже, — не стал скрывать Гектор. — Мы не очень жалуем друг друга, и галанитам не составит труда купить нескольких членов хунты. — Старик выдержал паузу и жестко закончил: — И тогда Эрси рухнет.
— Таким образом, мы оба понимаем, что должны спасти Кардонию, — подытожил адиген. — Только здесь ты сможешь защитить свой мир, Гектор, только здесь.
«Впервые в жизни я был на оружейной выставке.
У меня была великолепная возможность побывать на Герметиконской военной неделе — главной выставке обитаемой вселенной, — и я этой возможностью пренебрег. Я до сих пор не посетил ни одного оружейного магазина, и у меня никогда не возникало желания приобрести так называемое средство защиты. При этом я прекрасно знаю, что такое бамбада или, к примеру, патрон „черная обезьяна“, я ведь алхимик и обязан следить за арсеналом мессера. Я путешествую на вооруженном цеппеле, знаю назубок все существующие военные смеси и могу создать парочку новых. Еще я понимаю, что оружие оружию рознь: изящество некоторых бамбад, к примеру, приводит меня в восхищение. Но в целом это не мое.
Оружие меняет человека. Если не сразу, прямо, то исподволь, постепенно. Оружие — порождение агрессии и насилия, и не может не призывать к агрессии и насилию. Они всегда идут вместе, и мне с ними не по пути.
Нет, я не ханжа, просто не в восторге от средств, с помощью которых люди занимаются истреблением людей, и потому как неприкаянный бродил по выставке, проклиная себя за то, что отстал от Хасины. Бронетяги, пушки, пулеметы, мины, бомбы, торпеды… Стенды сменяли друг друга, но везде я видел одно и то же: орудия убийства. Еще я видел дельцов, обсуждающих сделки и подсчитывающих в уме прибыль; милых дам видел, мужественные спутники которых мужественно рассказывали об устройстве „Шурхакена“ или мужественно сравнивали характеристики пистолетов, и эта обывательская рисовка была мне стократ противнее прагматичного подхода торговцев смертью.
