– Да, – кивнул. – Был репрессирован. Как многие. Но после
прихода Наркома восстановлен в звании. Как не очень многие. А чтоб ты на меня
впредь таких косых взглядов не бросал, предпочитаю по этому скользкому поводу
объясниться – раз и навсегда. Работать нам с тобой хоть и недолго, но локоть к
локтю. Моя жизнь будет зависеть от тебя, твоя от меня. А от нас обоих будет
зависеть успех дела, что еще важней. Поэтому давай без недомолвок, на полном
доверии. Времени притираться друг к другу у нас нету. Я-то про тебя уже много
чего знаю, а ты про меня почти ничего. Есть вопросы – задавай, не робей. Хоть о
моей персоналии, хоть о политике.
Робеть Егор отродясь не привык. А уж коли начальство
предоставляет такую редкую возможность, грех не воспользоваться.
– На любую тему? – на всякий случай спросил он.
– Валяй на любую.
Ну, Дорин и спросил о чем больше всего наболело:
– Товарищ старший майор, я чего в толк не возьму. Вот я в
спортклубе служу, ладно. У нас всё тихо, мирно, только дядю Лёшу из тренеров
сняли, брат у него оказался вредитель. Это понятно. Но вы мне объясните, что же
это в центральном аппарате-то делалось? В тридцать седьмом, в тридцать восьмом?
Я, конечно, тогда еще в органах не служил, школа не в счет, но откуда у нас в
НКВД взялось столько шпионов и врагов? Или они не враги были, а ошибка? Сами
говорите: немецких антифашистов зря убрали, вас вот зря посадили. Объясните
мне, как коммунист коммунисту.
Ленинградка осталась позади, ехали уже по улице Горького,
недавно перестроенной и невозможно красивой: дома многоэтажные, проезжая часть
шириной чуть не с Москву-реку.
Глаза в зеркале стали серьезными.
– Объясню. Сам много об этом думал. Тем более, времени для
размышлений имел достаточно… Понимаешь, Дорин, органы государственной
безопасности – они, как хирургический скальпель. Должны быть острыми и стерильно
чистыми. Чуть какой микроб завелся, или даже опасение, что может завестись –
сразу надо обрабатывать огнем и спиртом. И правильно, что нас без конца
шерстят. У нас, чекистов, особые права, но и особая ответственность перед
народом и партией. Кому много дано, с того будет и много спрошено. Не хватало
еще, чтоб мы поверили в свою неуязвимость и безнаказанность.
Он помолчал, дернул углом рта.
– Но конечно, много щепок нарубили. Больше, чем леса. Такая,
брат, страна: дураков много. Их только заставь богу молиться – не то что лоб,
всё вокруг расшибут. И подлецов тоже много, кто почуял шанс карьеру сделать или
личные счеты свести. Вот я тебе расскажу, из личного опыта. Было это в двадцать
первом году, на тамбовщине, когда подавляли крестьянский мятеж.
– Антоновщину, да? Когда кулаки против советской власти
восстали?
– Антоновщину. Только не в кулаках там было дело. Наши
советские дураки с подлецами наломали дров, довели крестьян до последней
крайности. Я тогда по деревням ездил, со стариками разговаривал – чтоб не
велели мужикам в лес уходить. И говорил всюду примерно одно и то же. Не
советская власть ваш враг, а прилепившиеся к ней подлецы. Они, гады, всегда к
власти липнут. А как вскарабкаются на ответственную должность, сразу окружают
себя дураками, потому что с дураками им ловчее. Но хорошая власть отличается от
плохой тем, что при ней на подлеца и дурака всегда можно найти управу. Вы,
говорю, не против советской власти бунтуете, она же вам землю дала, помещиков
выгнала. Вам советские подлецы с дураками поперек горла встали. Так они и мне
враги, еще больше, чем вам. Давайте их вместе в расход выведем. И что ты
думаешь? Ездил я один, безо всякого оружия, а добрый десяток сел от гибели
спас. Про подлецов с дураками – это даже неграмотному крестьянину понятно. –
Октябрьский поправил правой рукой зеркальце. По тому, как двигались пальцы,
стало окончательно ясно: не протез. Может, он левую перчатку дома забыл? –
Подлецы, брат, иногда высоконько забираются. И тогда могут очень много вреда
натворить. Генеральный комиссар госбезопасности Ежов, паскуда, что сделал? Из
450 сотрудников аппарата разведки репрессировал 270, это 60 процентов! И всё
лучших норовил. Ну а с немецким направлением, это уже дураки постарались.
Хотели продемонстрировать Фюреру «добрую волю» – мол, раз у нас с немцами Пакт,
то мы по Германии больше не работаем. И гляди, что получилось. Взялись за ум,
да время упущено, кадров нет. Приходится чуть не с нуля начинать. Абвер же за
эти годы вон как развернулся. Помню, в 35-ом у них было всего полсотни
сотрудников. Ни с нами, ни даже с польской «Двуйкой» тягаться и не мечтали. А
теперь у Абвера 18 тысяч агентов, ничего? Я же, руководитель ключевой
спецгруппы, будто лейтенантишка, должен сам на операцию ходить, да еще нового
человека с собой беру, потому что работать некому.
Рассердился старший майор от собственных слов, даже стукнул
кулаком по рулю. А тем временем уже подъезжали к ГэЗэ, Главному зданию на
Лубянке, где помещался центральный аппарат Органов внутренних дел и
госбезопасности.
Дежурный записал Дорина в книгу, выдал разовый пропуск.
Прошли боковым переходом – там, у лифта, тоже стоял часовой. Октябрьский
показал ему удостоверение, про Егора сказал «со мной». Поднялись на седьмой
этаж – снова пост. Но тут старший майор и показывать ничего не стал, просто
кивнул в ответ на приветствие.
Как-то пустовато было в широких коридорах, из-за плотно
закрытых дверей не доносилось ни звука.
– А где все? – спросил Егор.
– Рано еще. У нас режим курортный, – подмигнул Октябрьский.
– Ночью работаем, утром дрыхнем. Лафа.
Кабинет у него оказался без таблички, только номер – 734.
Просторный, с кожаным диваном, с большим, совершенно пустым столом, а из окна
шикарный вид на Лубянскую площадь и Китай-город.
– Степаныча ко мне, – сказал старший майор в трубку одного
из телефонных аппаратов (на столе их было четыре штуки, причем один, как
заметил Егор, без наборного диска).
– Ты садись. Пока тебя снаряжать будут, поболтаем,
принюхаемся друг к другу. Еще вопросы есть? Валяй, не стесняйся.
– Такой вот вопрос, товарищ начальник. Скажите, как мог
вредитель Ежов на высокую должность попасть?
– Хитрый был очень, гад. Тихий такой, скромный. Солдат
партии, верный ленинец, – тут старший майор присовокупил матерное слово. – Мало
того что подлец, так еще в нашей профессии ни хрена не смыслил. Политиком себя
мнил, – Он брезгливо поморщился. – А в Органах не политики нужны –
профессионалы. Вот, скажем, заболел ты, надо тебе на операцию ложиться,
опасную. Ты к кому предпочтешь – к ведущему хирургу или к секретарю больничного
парткома? То-то.
– А товарищ Нарком? – совсем обнаглел Егор. – Он как? Профессионал
или…?
