Октябрьский встретил оперативника бешеным шепотом:
– Ты что делаешь, скотина?!
Тот вместо ответа сконфуженно протянул клочок бумаги.
Через плечо шефа Егор прочитал строчку, написанную
химическим карандашом: «Господа чекисты, предлагаю вступить в переговоры».
Кулак в черной перчатке с силой стукнул по стволу дуба.
– Мать его… – Октябрьский подавился ругательством – вспомнил
о ребенке.
Девочка выжидательно смотрела на него снизу вверх, шмыгала
носом.
– Тебя как зовут? – спросил старший майор, опускаясь на
корточки.
– Люська.
– Ну какая же ты Люська, это плохих девочек так зовут, а ты
Люсенька. Правильно я говорю?
Немножко подумав, девчушка кивнула.
– О чем с тобой дядя говорил? Ну, который в избушке?
– Спросил: «У тебя котенок есть?» Я говорю: «Нету». Он
говорит: «Жалко. Скажи маме, пускай купит. Котенки – они знаешь какие смешные».
Потом говорит: «Там в кустах дяди в прятки играют. Отнеси им эту бумажку. Они
тебе шоколадку дадут». Давай шоколадку.
Октябрьский выпрямился, посмотрел в сторону избушки.
– Дяденька, давай шоколадку, – дернула его за штанину
девочка.
– У кого-нибудь есть шоколадка? – спросил шеф, по-прежнему
глядя на детскую площадку.
Лялин и парень в кожанке покачали головами.
– У меня ириски есть, две, – сказал Егор.
– Ладно, – вздохнула девочка. – Давай ириски.
И побежала обратно к аэроплану – удержать ее Егор не успел.
Только теперь до него дошло, почему у шефа такое выражение
лица. Мало того что Селенцов обнаружил слежку, так еще, сволочь фашистская,
прикрылся детьми. Как его теперь возьмешь?
– Матюгальник мне! – крикнул старший майор, обернувшись. – И
передать по цепочке: не стрелять, ни в коем случае. Откроет огонь – не
отвечать!
Сзади, оказывается, тоже были сотрудники, много. Надо
полагать, из остальных машин подтянулись.
Начальнику принесли алюминиевый рупор.
Он сдернул кепку, смахнул с черепа капли пота. Лицо у
старшего майора было бледное, решительное.
– Гражданки! Говорит администрация парка. Немедленно уводите
детей в сторону Пироговки, на территории замечена бешеная собака!
Едва договорив, Октябрьский опустился на одно колено, вынул
из-под пальто маузер и, опершись на другое колено локтем, навел длинный ствол
на окошко домика.
Правый глаз шефа был зажмурен, нижняя губа закушена добела.
Егор тоже рванул из кармана свой ТТ, но Лялин схватил его за
рукав.
– Не надо. Октябрьский знаешь, как стреляет? Пусть этот
только высунется.
– Его живьем нужно! Обязательно живьем! – шепнул Дорин в
отчаянии.
С галдежом и визгом женщины подхватили детишек, десять
секунд спустя на площадке не осталось ни души. В песочнице валялось забытое
ведерко, под ноги к Егору подкатился красно-синий резиновый мяч.
Старший майор шумно выдохнул, поднялся. Маузер спрятал
обратно.
– Не стал по детям стрелять, – с облегчением сказал Егор. –
Все-таки не совсем мерзавец.
– Совсем мерзавцы только в плохих романах бывают, –
повеселевшим голосом произнес Октябрьский. – Дайте-ка матюгальник.
– Шеф, а зачем он девочке про котенка говорил? – спросил
Дорин, подавая рупор. – Думаю-думаю – никак не соображу.
– Мало ли. Может, у него дома дочка такая же, и у нее
котенок. Эх, – с сомнением покачал головой старший майор. – Вряд ли живьем
дастся. Но попробуем. – И громко крикнул в раструб. – Выходите с поднятыми
руками! Я гарантирую вам жизнь!
– Ага, сейчас! – приглушенно донеслось из домика. – Только
суньтесь – разобью рацию и застрелюсь. Говорить буду только с главным начальником.
Пусть подойдет.
– Договорились!
Октябрьский оглянулся назад, поискал кого-то взглядом.
– Эй, Клячкин! Пушка твоя знаменитая при тебе?
– Так точно, – ответил один из оперативников, делая шаг
вперед.
– Ну, покажи мастерство. Ты – главный начальник. Подходишь
тихо, культурно. Еще издали начинай его забалтывать, неважно что. Чуть башку
высунет – бей. Только не промажь, точно в лоб.
– Когда я мазал, шеф? – обиженно сказал Клячкин.
Раз «шеф» – значит, свой, из спецгруппы, сделал вывод Егор.
Провожая взглядом Клячкина, который с начальственной
неспешностью, солидно шел через площадку, Дорин спросил:
– Как это в лоб? Живьем же хотели.
– В пистолете резиновые пули. Новинка, – коротко объяснил
шеф.
Когда Клячкину оставалось до избушки шагов двадцать, темное
окошко полыхнуло коротким, хищным пламенем. С дерева сорвалась напуганная
выстрелом ворона.
Самого Селенцова младший лейтенант не углядел – тот стрелял
из-за стенки, не высовываясь. Однако не промахнулся.
Охнув, Клячкин согнулся пополам. Ткнулся головой в землю,
перекатился на бок и задергал ногами.
– А-а! А-а-а! – кричал он, зажимая руками живот.
– Завыл, волчара? – крикнул из домика связной. – Под такую
музыку и умирать веселей!
Из кустов выбежал кто-то в сером пальто, схватил раненого
подмышки, хотел утащить, но окошко снова озарилось вспышкой, и человек
опрокинулся навзничь. Он не бился, не стонал – просто откинул руки и остался
лежать лицом кверху.
Тогда Клячкин поднялся на четвереньки, попробовал ползти
сам.
Следующий выстрел уложил его наповал.
– Оставаться на местах! – грозно рявкнул старший майор в
рупор.
Снова выстрел – от дуба, за которым стоял Октябрьский,
полетели щепки.
– Вот сажает, гад! – Шеф стряхнул с воротника труху. – По
звуку – «вальтер» П-38, девятимиллиметровый. Хорошая машинка.
В последующие десять минут «Селенцов» стрелял еще четырежды
– очевидно, когда замечал в кустах какое-нибудь движение. Судя по крикам, как
минимум дважды попал.
