Глава 10
Письма в никуда
Ведь говорил же шеф, что Вассер может оказаться женщиной!
Правда, сказано это было между прочим, чтобы, как выразился Октябрьский, «не
зашориваться». Егор пропустил тогда эту версию мимо ушей, да и во всех
последующих обсуждениях сотрудники группы говорили про Вассера исключительно в
мужском роде. Хоть в современной разведке женщины встречаются не столь уж
редко, всерьез предположить, что важный агент, которого немцы так тщательно
оберегают, ходит в юбке, было трудно.
В том-то и штука! Ну кому придет в голову, что эта модно
одетая, модельно подстриженная фря, возможно, владеет ключом к тайне, от
которой зависит судьба двух могучих государств! Вот ведь знал Егор, что вызвать
на встречу его может только Вассер, а увидел перед собой женщину – и даже в
голову не пришло. Сто раз мог взять ее, запросто. Но Вассер оказалась хитрее…
– Намычался? – презрительно спросила шпионка. – Ладно,
подыши. Но учти: одно слово – и заклею обратно.
Она подошла, рывком отодрала пластырь. Егор чуть не взвыл от
боли – за ночь на лице отросли волоски.
Он ждал, что сейчас она ему что-то скажет. Устроит допрос,
станет грозить или просто глумиться: что, мол, скотина чекистская, думал Абвер
вокруг пальца обвести?
Вышло хуже.
Вассер просто повернулась и вышла. И только услышав, как в
замке поворачивается ключ, Дорин понял, что никаких допросов и объяснений не
последует.
Оставшись один, он попробовал ворочаться.
Возможности были, мягко говоря, ограниченны. Он мог двигать
кистями рук сантиметра на три – дальше не пускали ремни. Ноги были пристегнуты
чуть свободней, но что от них толку?
Попытался дотянуться зубами до запястья. Куда там!
Ухватился за прутья спинки, подошвами уперся в
противоположную решетку. Стал трясти кровать в надежде, что она развалится.
Захрипел от напряжения, весь изошел потом, но ничего не добился.
Кровать была выкована на совесть и к тому же прикручена к
полу.
Яростные рывки привели лишь к тому, что кожа на запястьях и
щиколотках покрылась ссадинами.
Ременная конструкция была придумана с умом. Наверняка
какой-нибудь доктор гестаповских наук потрудился.
– Помогите! – заорал тогда Егор, во всю грудь. -Эй,
кто-нибудь!
И кричал долго, пока не понял: никто его снаружи не услышит.
Иначе разве Вассер сняла бы пластырь?
Лишь обессилев, ободравшись и охрипнув, Дорин занялся тем, с
чего хорошему разведчику следовало бы начать, – анализом сложившейся ситуации.
Анализ получался такой, что хоть волком вой. Предполагалось,
что волк – это Вассер, а Егор – охотник. Но зверь перехитрил ловца, и тот
угодил в собственный капкан. Теперь можно выть сколько угодно – никто не
услышит.
Как нагло, как точно провела она свою партию! Да, ей очень
нужен радист, но играть с судьбой в угадайку Вассер не стала. Она просто
заманила радиста в ловушку, заставила его собрать передатчик, проверила,
работает ли связь, а потом захлопнула капкан. Ей, в сущности, наплевать,
перевербован Степан Карпенко чекистами или нет. Да и на самого Карпенку тоже.
Он будет вынужден делать то, что ему говорят: передавать и принимать шифровки,
смысла которых не понимает. А когда Вассер выполнит свое задание и надобность в
радисте отпадет, она его просто прикончит.
Как говорится, просто и гениально.
Всё вышеизложенное относилось к категории негатива. Теперь
следовало найти в ситуации хоть какие-то проблески позитива.
Совершенно очевидно, что сам по себе шеф никогда и ни за что
не отыщет своего сотрудника в этом чертовом подземелье, но, может быть,
перехватят и запеленгуют радиосигнал?
Если сеансы будут такими же короткими, как первый, то навряд
ли. Опять же, самый центр Москвы, тут в эфире сигналов полным-полно, самых
разных. А главное, шефу в голову не придет, что Дорин выходит на связь с
немецким Центром, не дав об этом знать своему начальнику.
В общем, никакого позитива Егору вычленить не удалось, даже
самого маленького.
И тем не менее, от анализа полагалось переходить к
оргвыводам.
Как действовать дальше?
Вариантов вырисовывалось три.
Первый: отказаться выполнять приказы. Не передавать
шифровок, и точка. Правда, это будет означать, что Вассер своего пленника
немедленно выведет в расход.
Второй: передавать не то, что она диктует, а какую-нибудь
белиберду. То же самое с приемом. Это опять неминуемая смерть, только с
маленькой отсрочкой. Вассер придет к себе, проверит по коду – и всё, кранты.
Вернется в подвал. Пиф-паф, ой-ё-ёй, умирает зайчик мой.
Третий вариант: делать, что говорят, и выжидать, не совершит
ли Вассер какой-нибудь ошибки. Граф Монте-Кристо вон не из какого-то подвала –
из замка Иф сбежал. Правда, у него ушло на это четырнадцать лет. У лейтенанта
Дорина столько времени не будет.
Третий вариант Егору понравился больше, но, скорее всего, по
недостатку твердости. Помирать было неохота, особенно вот так, сразу. Однако
работать на рации – это пособничать агенту Вассер в ее черном деле, не известно
каком, но вредном и, возможно, даже смертельно опасном для Родины. Кто знает,
что было в шифровке, которую Егор уже передал, и что будет в следующих? Может,
у Вассер задание перед самым началом войны взорвать Кремль вместе с Вождем или
ЦК ВКП(б)? Что ж, помогать в этом фашистам?
Зайдя в тупик с вариантами, Дорин поставил вопрос иначе: как
бы в этой ситуации поступил Октябрьский?
Ну, во-первых, старший майор в такое позорное положение
нипочем не угодил бы. Он сразу же догадался бы, что женщина – не связная и не
мелкая абверовская порученка, а Вассер собственной персоной. Вычислил бы по
жесткому взгляду, по волевой складке у рта, по психофизике. Уж шеф бы не
попался, как кур в ощип. Представить себе Октябрьского прикрученным к железной
койке было трудно. Но если бы такое и произошло, ясно одно: он не сдался бы, он
бы продолжал бороться.
Значит, будем бороться, сказал себе Егор, и ему впервые
стало чуть-чуть легче. Паники больше не было, мозг заработал четче.
