От тяжелой, удушающей ненависти у Егора сводило кулаки. Ах,
что бы он сделал с этой гадиной, если б не связанные руки. Или пускай
связанные, только бы она хоть раз подставилась, чтоб можно было врезать ей
снизу вверх, в подбородок. Или сбоку, в висок. Он вложил бы в этот удар всю
свою силу, всю ярость!
Но проклятая шпионка была опытной дрессировщицей. Всё время
настороже, всё время на расстоянии вытянутой руки. Сколько раз, ковыляя
стреноженным к столу, Егор прикидывал: если резко развернуться, достанет он ее
или нет? Получалось, что вряд ли. Когда садился, она сокращала дистанцию, но
сидя разве размахнешься?
Да и сил с каждым днем оставалось всё меньше.
От скудной еды, от неподвижности, от духоты Егор
стремительно слабел. Теперь, поднимаясь с кровати на ноги, он с трудом
удерживал равновесие – от резкого движения перед глазами вспыхивали круги.
Прыгать по полу он перестал, вместо этого мелко переступал. Не только из-за
слабости, но и потому, что брюки на нем висели мешком, прыгнешь – свалятся.
Ворочался на койке гораздо чаще, чем вначале. Это оттого, что выпирали кости.
Через какое-то время (счет дням Егор потерял быстро, потому
что дней как таковых в его жизни больше не было) из темноты полезла уже не
мелкая чертовщина, а самые настоящие, добротные галлюцинации. В основном,
конечно, неприятные.
Однажды он вдруг увидел себя со стороны.
Глухое помещение без окон, на кровати, изображая собой букву
X, лежит грязный человек. Невидящие глаза уставлены в потолок.
Потом то же самое, но с расстояния. Стены, пол, потолок
по-прежнему окутаны мраком, но в то же время прозрачны, и видно, что человечек
лежит в одной из ячеек пустого, заколоченного дома. Над ним три этажа, под ним
глухой подвал. В доме ни души, только бесшумно проносятся юркие мыши, да
покачивается на сквозняке паутина.
В другой раз привиделось, что дом – живой. Этакое чудище
вроде чуды-юды-рыбы-кит. Чудище наглоталось всякой дряни: мусора, сломанной
мебели, битого кирпича, заодно сожрало человека на железной кровати, и теперь
тяжело дышит, переваривает невкусную пищу.
Была и такая галлюцинация: будто на всех этажах, во всех
комнатах полным-полно людей, все занимаются какими-то своими делами. Хозяйки
стирают и варят, дети играют, мужчины пьют вино и забивают козла. Егор мог
заглянуть в каждую квартиру, рассмотреть лица, его же не видел никто. Так
выглядел дом до того, как из него выселили жильцов, догадался Дорин, и ему
стало себя очень жалко: как же так, всех увезли, а его оставили?
Дом мучил, мучил своего пленника и в конце концов
окончательно распоясался.
Спит Егор – вдруг чувствует, что у изголовья кто-то сидит.
Сначала подумал: Вассер. Заспался он, не услышал, как вошла. Потихоньку
приоткрыл глаз, посмотрел сквозь ресницы: что ей от него надо?
Она сидела, опустив голову, и лица было не видно, только силуэт
опущенных плеч. Потом женщина подняла руку, погладила Егора по колючей щеке.
Вздохнула.
Откуда-то засочился бледный свет – совсем слабый, но его
хватило, чтобы Дорин смог разглядеть лицо своей мучительницы. Оно было
печальным и очень красивым, совсем не таким, как наяву.
– Так вот ты какая на самом деле… – прошептал потрясенный
Егор.
Она ласково прикрыла его рот пальцами, грустно улыбнулась, а
дальше началось кошмарное. Глаза слегка раздвинулись и из черных сделались
зелеными, нос заострился, губы округлились, кожа побелела, щеки втянулись –
Вассер преобразилась в Надежду.
– Бедный ты мой, бедный, – прошептала Надежда, и Егор
расплакался от жалости к самому себе.
Но когда химера рассеялась, его охватило бешенство.
Это уж была подлость, чудовищная подлость!
За всё время заточения он ни разу не позволил себе думать о
Наде. Воспоминаниям о девушке, которую Егор любил и навсегда потерял, не место
в мерзком, зловонном подземелье.
Но подвал забрал такую власть над воображением своего раба,
что бесцеремонно вторгся в самую заветную область памяти, не спросив у Егора
согласия.
Я уже не хозяин собственному мозгу, подумал он и здорово
испугался: скоро, очень скоро он сойдет с ума, а это хуже смерти.
Нужно чем-то занять бесконечно долгие часы ожидания, иначе
человек по имени Егор Дорин превратится в животное, а значит, перестанет быть.
Так были приняты два решения, спасшие его от безумия.
Во-первых, он разрешил себе думать о Надежде и даже обращаться
к ней.
Во-вторых, начал писать письма.
Не пером и не на бумаге – морзянкой по спинке кровати.
Писал Егор попеременно то шефу (это были донесения), то Наде
(эти послания относились к категории сугубо личных). Правда, иногда письмо,
обращенное к одному, незаметно меняло адресата, но это не имело значения.
Главное, что Егор теперь был не один. Галлюцинации кончились. И свиньей в
свинарнике он больше себя не чувствовал.
Если бы кто-нибудь заглянул в темный и душный подвальный
отсек пустого дома, предназначенного на слом, то увидел бы необыкновенную
картину.
Отощавший, заросший щетиной человек с мерцающими глазами и
рассеянной улыбкой лежал на кровати почти неподвижно, только палец без устали
выбивал из железной стойки негромкие, гулкие звуки: точка, точка, тире, точка…
Выдержки из неотправленных писем лейтенанта госбезопасности
Е. Дорина
…Шеф, я виноват, что не докладывал вам раньше. Если б
додумался, то не сбился бы со счета времени, а так я даже приблизительно не
знаю, сколько времени меня здесь держат. Две недели? Три? Месяц? Я раскис,
утратил силу воли. Простите меня, больше этого не будет.
По крайней мере, я запомнил все отправленные и принятые
шифровки. Вот они, для памяти я буду повторять их в каждом письме.
Первая отправленная (на второй день заключения, то есть 17
мая):
238795 383020 289292 365363 383839 373838 373839 393930
038539 479328 340538 450934 374595 349958 383940
Первая полученная (не помню, когда):
[Колонка семизначных чисел]
Вторая отправленная (не помню, когда):
[Колонка восьмизначных чисел]
Вторая полученная (не помню, когда):
[Колонка шестизначных чисел]
Третья отправленная (три дня назад)
