Егор вздрогнул – очень уж дико было слышать эти слова из уст
Наркома, да еще в адрес старшего майора.
– Товарищ генеральный комиссар! Но ведь Вассер, он же
корветтенкапитан фон Теофельс, на допросе показал, что война начнется 22-ого!
Он был под воздействием фенамин… я забыл, ну препарата, который не дает врать!
Вы можете сами допросить Вассера! Он сейчас…
– Час назад корветтенкапитан отправлен спецрейсом в Берлин,
– перебил Нарком. – Ему принесены извинения. Ясно?
Нет, Дорину не было ясно!
Вассер отпущен с извинениями? Октябрьский – дурак или
подлец?
Лейтенант затряс головой.
Тогда Нарком полуобнял его за плечо.
– Да пойми ты, дурья башка, мне нужно срочно потолковать с
Октябрьским. Скорее всего никакой он не враг, а просто заигрался. С профессионалами
это бывает. Но я должен с ним поговорить. Это вопрос жизни и смерти. Его, моей,
твоей – всех нас. Помоги мне. Ты знаешь, где он. Я вижу, что знаешь.
Егор вздрогнул, но не удивился. Конечно, Нарком видит его
насквозь.
– Знаешь, кто приказал мне немедленно отыскать и допросить
Октябрьского? – наклонился к самому его уху генеральный комиссар и поднял палец
к потолку. – Вождь. Лично. Он – ты пойми – ОН чрезвычайно обеспокоен этой
историей. Завтра ТАСС выступит с публичным заявлением, что никакой войны между
СССР и Третьим Рейхом не будет. По сути дела это тоже извинение. Сам Вождь на
весь мир извиняется за самодеятельность какого-то Октябрьского!
Слушать такое было. жутко. Егор вжал голову в плечи,
потупился. Но все равно молчал.
– Это хорошо, что ты предан своему начальнику, -добродушно
усмехнулся Нарком и потрепал лейтенанта по ежику светлых волос. – Если
выяснится, что в действиях Октябрьского не было злого умысла, что он просто
оступился, ограничусь взысканием. Работник он ценный, такими не бросаются. На
существует верность, которая гораздо выше личных отношений. Это верность
Родине, партии, Вождю. Он, волнуется, места себе не находит, а товарищ
Октябрьский прохлаждается неизвестно где. Или не прохлаждается? – Карие глаза
сузились. – Может, он всё-таки в бегах, а ты мне тут горбатого лепишь?
– Нет, что вы! Он ждет, когда его вызовут. Сказал: не
вызовут – значит, не нужен. Он вчера вас весь день…
– Где он? Дорин, золото мое, скажи – где он? – тихо-тихо
попросил Нарком.
– На Мещанах, в Безбожном переулке. Я точного адреса не
знаю. Только номер телефона: Д-65421. Давайте я наберу. Я все равно должен ему
доложить, когда вы вернетесь.
На этот раз Нарком позволил ему встать и поднялся сам. На
Дорина он больше не смотрел – сосредоточенно потирал веки.
– Не надо никуда звонить, лейтенант. Без тебя разберутся. А
тебе такой приказ. – Он рассеянно улыбнулся. – Получаешь десять дней отпуска
для поправки здоровья. Езжай в санаторий, в какой захочешь. Ступай в АХО,
скажи, я распорядился. А то вид у тебя дохлый. С начальником твоим я разберусь.
Всю правду мне скажет, без «Колы-С». Ломать голову, из какой он категории –
глаза или яйца, не придется.
Генеральный комиссар показал на абажур лампы, испуганно
выпучил глаза и приложил палец к губам: тс-с-с, подслушивают.
Собственная шутка ему понравилась – он расхохотался, затряс
щеками и подбородком. Настроение у Наркома явно улучшилось.
А вот Дорин скис.
Не воспрял духом, даже когда Сам сказал ему на прощанье:
– А парень ты свойский, я тебя запомню. Служи честно, далеко
пойдешь.
Эпилог
Будь что будет
Оставшись в кабинете один, Егор долго не мог прийти в себя.
Налил из графина воды, но пальцы так дрожали, что половину пролил. Физсостояние
было ни к черту. Нервы тоже. Но это ладно, за десять дней можно привести себя в
норму. Нормальное питание, сон, зарядка. В Цхалтубо, говорят, хорошо. Или можно
в Крым махнуть.
Сегодня что у нас, тринадцатое? Значит, на службу выходить
двадцать третьего, в понедельник.
Но ведь 22-го война!
Ах да, войны не будет. Это деза. Октябрьский не дурак и не
подлец, он просто ошибся. А кто бы на его месте не ошибся? Шеф всего лишь
выполнил свою работу, а выводы – дело высшего начальства. Чего такого ужасного
натворил старший майор? Из-за чего переполох? Подумаешь, арестовал и допросил
шпиона. Если правительству точно известно, что сведения ложные, проигнорируй
их, и дело с концом. К чему извинения, к чему заявление ТАСС? Почему у
железного Наркома дрожал подбородок? Неужто от страха?
Бред, невозможно!
А возможно, чтобы генеральный комиссар госбезопасности
обнимал за плечо паршивого лейтенантика и битый час говорил ему задушевные
слова? Ясно же, что Сам так распинался перед Егором, даже посвятил в важнейшую
государственную тайну лишь ради того, чтобы выудить адрес Октябрьского. Едва
добился своего, сразу ушел. Да еще вон как обрадовался.
Что же ожидает шефа?
Егор передернулся, вспомнив про «глаза-яйца».
Какой же ты, Дорин, гад, вдруг пронзило его. Стоишь тут, про
Цхалтубо думаешь, воду пьешь, а старший майор сидит у своей артистки и не
подозревает, какие черные тучи сгустились у него над головой.
Черт с ним, с запретом Наркома. Надо позвонить шефу и предупредить.
Пускай не ждет, пока за ним приедут, пускай явится сам. Это будет лучшее
доказательство его невиновности!
Несколько мгновений Егор разглядывал абажур, в котором,
очевидно, было спрятано подслушивающее устройство.
Наплевать. Все равно телефоны тоже на прослушке.
Подумаешь, преступление – сказать непосредственному
начальнику, что его срочно разыскивает руководство.
Но когда палец крутил диск, на лбу выступили капли пота.
Что-то подсказывало: преступление не преступление, а только не простит Нарком
ослушника.
Чтобы не дать себе задуматься о возможных последствиях,
последние цифры Дорин набрал в ускоренном темпе.
Сигнала не было.
Что за черт!
Набрал номер с другого аппарата, с третьего – то же самое.
Берешь трубку – гудит. Но абонент не отзывается, будто умер.
Всё ясно. Номер Д-65421 отключили.
