Ну чего ты психуешь, чего? – сказал себе Дорин. Ведь
поступил правильно, по-большевистски. Нарком прав: верность Родине и Вождю выше
личных привязанностей. Только отчего на душе погано?
Он сел к столу, уронил голову на скрещенные руки и сидел так
долго. До тех пор, пока не затрезвонил один из телефонов.
– Лейтенант Дорин, – хрипло сказал он в трубку.
И услышал голос шефа.
– Так и думал, что ты в моем кабинете.
– Шеф, с вами всё в порядке? – заорал Егор, опрокинув стакан
с недопитой водой.
– Нет. Со мной всё не в порядке. – Старший майор сухо
хмыкнул. – Кому знать, как не тебе. Удивил ты меня, Егорка. Хотя что ж, сам тебя
учил: что целесообразно, то и нравственно.
Горько, конечно, было слышать такое от шефа, но Дорин всё
равно ужасно обрадовался.
– Раз звоните, значит, вас не арестовали?
– Что я им, мальчик-колокольчик из города Динь-Динь?
«Откройте, телеграмма». Идиоты! Положил на месте всех четверых.
– Да вы что?!
У Егора потемнело в глазах. Октябрьский застрелил
сотрудников, которые за ним приехали? Неужели он в самом деле враг?
– Ты-то хоть идиотом не будь, – вяло сказал старший майор,
оказывается, не утративший способности угадывать мысли. – Я не враг. Я
коммунист и патриот нашей Советской Родины. Но по второму разу попадать в
допросную мясорубку – слуга покорный… Парней, конечно, жалко – грохнул я их с
перепугу, когда начали руки крутить. Но это ты виноват. Предупредил бы, что
Наркому моя шкура понадобилась, я бы чинно-благородно застрелился. Надо было
мне еще вчера догадаться, когда с Самим соединять перестали. Что хоть
стряслось-то, ты не в курсе?
– В курсе, но не имею права по телефону.
– Ну и черт с тобой, теперь всё равно.
Егор спросил шепотом, хоть понижать голос было и глупо:
– Вы прямо оттуда звоните?
– Нет. Там четыре трупа, баба в обмороке… Ушел. Из
телефонной будки звоню. С угла.
– Шеф, что же вы будете делать?
– Подожду до двенадцати. Я тебе рассказывал, мне цыганка
нагадала, что я ровно в полдень умру. Вышел из подъезда, смотрю на часы – без
пяти двенадцать. Прошелся немного – автомат. Думаю, с кем бы попрощаться?
Представляешь, полвека прожил, а попрощаться не с кем. Разве что с тобой. Вот и
звоню, чтоб скоротать время до полудня.
Резко повернувшись, Дорин взглянул на часы. Без одной
минуты.
– А еще хочу дать тебе один совет, хоть и сдал ты меня.
Неправильно я тебя учил, Егорка – чтоб ты не сердца слушался, а головы.
Подведет тебя голова в самом главном, как меня подвела.
– С Вассером?
– Нет, много лет назад… Некогда рассказывать. Ты не
перебивай, полминуты у меня всего… Сердце, конечно, ерунда, мотор для качания
крови. Ничего оно тебе не скажет. Ты голос слушай. Есть внутри такой голос.
Когда надо, он всегда подскажет, ты только уши не затыкай. Я-то его давно
слушать перестал. Потому и подыхаю в обоссанной будке, на углу Безбожного
переулка… Всё, почти двенадцать. Готовность десять секунд. Даром что ли я
цыганке за гадание двугривенный платил?
Октябрьский издал странный звук – не то всхлипнул, не то
хохотнул. Нет, не мог он всхлипнуть! Не такой человек.
– Прощай, Егорка из деревни Дорино. Пример с меня не брать,
лады?
Хотел Дорин переспросить, о каком примере говорит старший
майор, да не успел.
На том конце провода так грохнуло, что у Егора заложило ухо.
Он переложил трубку из правой руки в левую.
– Алё, алё! Шеф!!
Ничего. Только глухое, мерное постукивание. Прошло, наверно,
секунд десять, прежде чем Дорин сообразил – это ударяется, раскачиваясь,
телефонная трубка.
Настенные часы весело били двенадцать ударов. За окном сиял
солнцем, гудел клаксонами огромный город.
Егор подошел к подоконнику, раздвинул шторы пошире.
Что войны не будет, это здорово, думал он. А к следующему
году мы так подготовимся – фашисты и сами не полезут.
Над крышами синело небо, оно было еще больше города.
Про какой-такой голос говорил шеф? Как его слушают, этот
голос?
Лейтенант стоял и шмыгал носом. Насморк его прошиб, ни с
того ни с сего. А платка не было.
Э, да это не насморк – слезы. Поплыла перед глазами у Егора
родная столица, закачалась.
Нюня ты, сказал себе Дорин. Не место тебе в Органах. Металл
у тебя не той пробы, крепости не хватает. Уходить надо.
И как-то само собой решилось: надо подать рапорт. О
переводе.
Главное, есть ведь, чем заняться. Вон оно небо – синее,
чистое, без конца и края. Летай не хочу. Позвонить Петьке Божко, тот слов на
ветер не бросает, раз обещал – возьмет. Для чекистской работы Егор слабоват, а
для авиации в самый раз.
Сразу сделалось легко на сердце, словно уже оторвался от
земли и взлетел под самые облака.
Но тут же и скрежетнуло.
Не отпустит Нарком. Потому что нецелесообразно: много
лишнего знает лейтенант Дорин. Опять же звонок из Безбожного – распечатают,
доложат. Ничего преступного Егор вроде не говорил, но в сочетании с рапортом
выглядеть будет скверно. Одним увольнением дело может не ограничиться…
Оставить всё как есть?
Прислушался Дорин к шевелению в груди – не скажет ли чего
голос?
Не сказал, но почему-то стало ясно, что оставлять всё как
есть не нужно.
Тогда так, придумал Егор.
Заявление сегодня писать не буду. Поеду лучше в Плющево, к
Наде. Обрадую. Будет у нас с ней десять дней счастья. Между прочим, не так
мало, по нынешним временам.
А 23-го выйду из отпуска, и рапорт на стол.
Если отпустят по-хорошему, вернусь в авиацию. А не выйдет
по-хорошему – значит, так на роду написано.
Будь что будет.
Приложение
Особая папка.(8 единиц хранения)
1. Радиограмма от 17 мая 1941 г.
