— Сегодня мне звонили из твоей школы, — сказала мать.
Она кивнула на прелектор — пустой сейчас, но мальчик легко мог представить лицо учительницы на этом плоском, зернистом настенном экране.
— Потому что я «заторможенный»? — спросил он.
— Отчего ты так думаешь?
— Потому что я ничего плохого не сделал. Я никогда не делаю ничего плохого. Значит, это оттого, что я «заторможенный».
Мать присела на край кровати, сложив руки на коленях. Ее волосы намокли и потемнели — она недавно мыла голову. Вообще-то у матери были светлые волосы, что для жителей города считалось редкостью.
— Ты скажешь мне, что с тобой происходит? — спросила она.
Мальчик сел рядом с ней, и руки матери легли ему на плечи.
— Я не понимаю, зачем мы учимся, — ответил он. — Мы должны ходить на уроки, но я не знаю зачем.
— Чтобы стать лучше, — сказала она. — Чтобы ты мог жить на Городской Периферии и работать где-нибудь… в каком-нибудь хорошем месте.
Последние слова она произнесла тише, почесывая татуировку с клеймом владельца на руке.
— Этого не будет, — сказал мальчик и улыбнулся, чтобы мать не расстраивалась.
В ответ она прижала его к себе и принялась тихо укачивать, как в те ночи, когда хозяин ее бил. В те ночи кровь, текущая у нее по лицу, капала на волосы мальчику. Нынешней ночью крови не было — только слезы.
— Почему нет? — тихо спросила она.
— Я вступлю в банду, как мой отец. И Ксарл вступит в банду, как его отец. И мы оба умрем на улицах, как и все остальные.
Мальчик выглядел скорее задумчивым, чем печальным. Те слова, что разбивали сердце его матери, почти не тревожили его самого. Факты остаются фактами.
— И потом, на Периферии ведь ничем не лучше, так? Если по правде?
Теперь мать плакала, как та женщина в аллее. Та же пустота и обреченность сквозили в ее глазах.
— Нет, — шепотом признала она. — Там все то же самое.
— Так зачем мне учиться в школе? Зачем ты тратишь деньги на книги? Зачем мне их читать?
Ей потребовалось время, чтобы ответить. Мальчик услышал, как она сглотнула, и почувствовал ее дрожь.
— Мама?
— Ты можешь сделать кое-что еще.
Сейчас она укачивала его, укачивала так же, как раньше, в раннем детстве.
— Если ты будешь лучше других детей, если станешь самым умным и самым сильным, тебе никогда не придется возвращаться в этот мир.
Мальчик взглянул на нее снизу вверх. Он не был уверен, правильно ли расслышал и, если да, нравится ли ему эта идея.
— Покинуть наш мир? Кто…
Он почти спросил: «Кто будет заботиться о тебе?» — но от этого она снова бы расплакалась.
— Кто останется с тобой?
— Не волнуйся за меня. Со мной все будет в порядке. Но пожалуйста, пожалуйста, отвечай на вопросы учительницы. Ты должен показать, какой ты умный. Это важно.
— Но куда я пойду? Что буду делать?
— Ты пойдешь, куда захочешь, и будешь делать, что пожелаешь. — Мать улыбнулась ему. — Герои могут делать все, что захотят.
— Герои?
Эта мысль заставила мальчика рассмеяться. Его смех радовал мать больше всего на свете — он был достаточно взрослым, чтобы это заметить, но слишком маленьким, чтобы понять, почему такая простая вещь может ее утешить.
— Да. Если ты пройдешь испытания, тебя возьмут в легион. Ты станешь героем, рыцарем, покорителем звезд.
Мальчик смотрел на нее долго и пристально.
— Сколько тебе лет, мама?
— Двадцать шесть циклов.
— Ты слишком старая, чтобы пройти эти испытания?
Прежде чем заговорить, мать поцеловала его в лоб. Внезапно она разулыбалась, и напряжение, повисшее в тесной комнатке, рассеялось.
— Я не могу участвовать в испытаниях. Я женщина. И ты не сможешь, если вырастешь таким, как твой отец.
— Но в легион все время берут мальчишек из банд.
— Так было не всегда.
Она пересадила его на кровать и вернулась на кухню помешать макароны в кастрюле.
— Помни, что легион берет только некоторых мальчишек из банд. Они всегда ищут самых лучших и самых умных. Обещай мне, что станешь таким.
— Хорошо, мама.
— Ты больше не будешь молчать на уроках?
— Нет, мама.
— Хорошо. Как там твой друг?
— Ты знаешь, он мне не настоящий друг. Он всегда злится. И он хочет вступить в банду, когда повзрослеет.
Мать снова улыбнулась мальчику, но на сей раз улыбка была печальной и чуть-чуть неискренней.
— Все вступают в банды, мой маленький ученый. Таков порядок вещей. У всех есть дом, банда, работа. Просто запомни: можно делать плохие вещи потому, что вынужден это делать, а можно потому, что это тебе нравится. Чувствуешь разницу?
Она накрыла к обеду маленький стол, натянув на руки узкие перчатки, чтобы не обжечься об алюминиевые миски. Когда все было готово, мать бросила перчатки на кровать и улыбнулась, глядя, как сын делает первый глоток.
Он взглянул на нее снизу вверх и увидел, как странными рывками меняется ее лицо. Улыбка превратилась в кривую усмешку, глаза удлинились, сошлись к переносице и одновременно нечеловечески вытянулись к вискам. Влажные волосы встали дыбом, словно от электрического разряда, и превратились в плюмаж цвета свежей крови.
Она закричала на него — так пронзительно, что от визга вылетели оконные стекла, рассыпав осколки по мостовой внизу. Вопящая женщина потянулась за лежащим на кровати изогнутым клинком — и…
Он открыл глаза в умиротворяющей тьме зала для медитаций.
Но покой длился не больше секунды. Эльдарская ведьма тоже была здесь, последовав за ним из сна в реальный мир. Ведьма произнесла его имя. Женский голос разбил бархатную тишину, а застоявшийся воздух корабля заполнился чужим запахом.
Воин схватил ее за горло. Огромный кулак сомкнулся на бледной шее. Талос вскочил на ноги, увлекая ведьму за собой. В слабой попытке помешать она задергала ногами и разинула рот в беззвучном крике.
Талос разжал пальцы. Женщина пролетела метр и, ударившись ватными ногами о палубу, рухнула на четвереньки.
— Октавия?
Навигатор закашлялась, с трудом втягивая воздух и отплевываясь.
— А вы думали, кто?
В дверном проеме, ведущем в зал для медитаций, скорчился один из ее служителей. В перемотанных бинтами пальцах коротышки подрагивал ржавый обрез.
— Должен ли я напомнить тебе, — холодно сказал Повелитель Ночи, — что, целясь в одного из воинов легиона, ты нарушаешь законы «Завета»?
